скользил легкий холодный ветер и слагал мертво-шуршащий, сухой напев… Поднял голову. На темнеющих небесах бледно выступали и трепетали первые ранние звезды. Бодро шел в даль и всею грудью вбирал холодный, осенний воздух. Мозг обегали быстрые, внезапные мысли об освобождении от людей, города, о жутких чарах осени и одиночества; в сердце дотлевали обиды, вынесенные из города, и ярко загоралось давно забытое чувство единения, слияния с природой.

Вдруг почувствовал неловкость в затылке, замотал головой, точно пытаясь стряхнуть что-то назойливое. Оглянулся. В нескольких шагах следовал кто-то. Остановился. Ко мне подошел китаец-рогульщик и пристальным взглядом впился в глаза.

«А!.. Занятно: он заставил оглянуться… гипноз, что ли?.. Какие странные глаза… Не уступлю, – буду смотреть в левый глаз; скорей уступит… У-у! – Дьявол с косой… ну, и упрямый… Ни за что не уступлю!.. Не нужно отвлекаться: только в левый…» – думал, вглядываясь в странного китайца. Но вдруг почувствовал влагу на глазах и чужую власть в мыслях, закрыл глаза и закричал:

– Довольно!.. Кто вы?

– Тян-ши-нэ… Гуляете? Поля любите?

«Странно: простой рогульщик в лохмотьях, а такой чистый выговор!.. Конечно, – маскарад».

– Господин Тян-ши-нэ, зачем на вас эти тряпки и рогулька? – Ведь вы же не рабочий?

– Разве вам надо знать это? Впрочем, я скажу, и скажу только потому, что вы не похожи на других: одиночную прогулку по полю предпочли городским развлечениям. Так одет я для того, чтобы лучше видеть, понимать людей и их жизнь… Ну, что, разойдемся?..

– Нет! Нет! Разве вам скучно со мной?

– А ваше одиночество, для которого вы пришли сюда?.. Ведь, я нарушу его.

– Нет, мы будем вместе и все-таки – одиноки. Я не верю в родство душ и думаю, что человек всегда одинок и тем более при других, – тогда уязвленное одиночество чувствуется особенно ярко. А внешнее одиночество доступно мне.

– Мало слов, но как много в них отчаянья! Достаточно ли вы сильны, молодой человек, чтобы нести сознательно одиночество среди людей, или мудрое презрение к ним заменяет вам эту силу?

– Да, я очень силен в презрении к людям, но, увы! – влечение к ним непреодолимо.

– Довольно об этом. Я глубоко понимаю вас, и мне известны те слова, которые вы можете сказать: – ведь у каждой мысли, как и у всего, есть свой круг, а я за свою долгую жизнь достаточно повертелся по этим кругам… Не желаете ли развлечься? Едемте ко мне…

– Мне все равно, зачем и куда ехать, лишь бы хоть одну ночь не видеть, забыть город.

– Хорошо. Тогда мы свернем к дороге, сядем на осликов и поедем ко мне. Я живу близ Фудзядяна.

Пошли к дороге. Сели верхом на выносливых, загрязненных осликов и тихо поехали рядом по пыльной дороге; сзади бежали китайцы-погонщики и изредка хлестали кнутами отупевших от изнурения животных.

Совсем стемнело. В огромной черной массе города блистали яркие огни; по сторонам тускло мерцали огоньки одиноких, разбросанных по полю фанз китайцев-бедняков; в высях трепетали сияющие звезды и слегка освещали мглу… Было как-то странно и смешно, – созерцая красоту осенней ночи, утопая в глубоких размышлениях, – подпрыгивать и чувствовать под собою широкую спину осла, слушать тусклые, монотонные напевы погонщиков.

Изредка перекидывались словами.

– Видите огонек? Это моя фанза, – сказал Тян-ши-нэ.

В поле, близ дороги, в стороне от Фудзядяна одиноко стояла маленькая фанза; одно из окон ее, обращенное к дороге, было слабо освещено.

Слезли с осликов, расплатились с погонщиками и направились через поле к фанзе.

Подошли. Тян-ши-нэ постучал в окошко. Дверь открыл сгорбленный китаец. Старик внимательно оглядел меня, спросил о чем-то по-китайски Тян-ши-нэ и, получив ответ, как-то неожиданно-стремительно вскочил на широкие полати, покрытые циновками, и сел у маленького столика, находившегося тут же на полатях. На столике стояла лампа и, между двумя черепками, лежала толстая книга. Через минуту он весь ушел в чтение и, точно не замечая нас, стал неприятным гортанным голосом что-то выкрикивать.

– Скажите, к чему стоят эти черепки? – спросил я у Тян-ши-нэ.

– Старик очень мудрый. Всю жизнь провел среди книг. Прежде, когда он был молод, не утомлялся быстро, а теперь, стоит ему просидеть до полуночи, и сон потянет его, утомленная голова захочет покоя и опустится… на эти черепки. А видите, какие они: – твердые и заостренные. Какой тут покой!.. Старик поднимет голову и снова принимается читать, пока не настанет положенный час. Взгляните на кожу лба его; не правда ли, она напоминает мозолистые руки каменщика?

Все это Тян-ши-нэ говорил тихо, точно боясь отвлечь внимание старика, по вдруг крикнул что-то ему и у них завязался горячий спор, смысл которого, не был понятен мне; все же я понял, что старик не хочет уступить в чем-то Тян-ши-нэ, потому что здесь есть посторонний – старик несколько раз бесцеремонно показывал пальцем на меня, закрывал глаза и мотал головой. Это упорство разгневало Тян-ши-нэ; он схватил старика за руку и потянул к двери, должно быть, для того, чтобы выгнать его. Старик бессильно отбивался; вдруг заплакал. Тян-ши-нэ отпустил его руки, подошел к полатям, взял со стола книгу и со злобой начал было рвать ее. Это, по-видимому. было самым тяжелым испытанием для старика: он сдался; – быстро бросился к Тян-ши-нэ, отобрал книгу и злобно забормотал что-то.

Вначале я в недоумении наблюдал за ними, под конец же, когда Тян-ши-нэ схватил за руку старика, мне вдруг показалось все это подозрительным, и даже опасным. Сердце, охваченное тревогой, внезапной тревогою, усиленно забилось, в мыслях проносились невероятные мучительные предположения. Но все рассеялось, когда Тян-ши-нэ подошел ко мне и дружески-радостно заговорил:

– Наконец-то! Выйдем на минуту во двор. Вы не обращайте внимания на все то, что случилось. Старик у меня удивительно недоверчив: во всяком русском он видит только врага.

Вышли во двор.

– Почему мы покинули фанзу? – спросил я.

– Почему? Старику нужно кое-что сделать, чтобы мы имели возможность покинуть этот мир для другого, скрытого под землей, мира – где нет ничего невозможного… Ха! Ха! – засмеялся вдруг Тян-ши-нэ: – вы не ожидали этого и потому так встревожены! Быть может, вам тяжело расстаться с этим миром? Если так, успокойтесь: вы вернетесь невредимым и вновь увидите ваших людей и город.

– Нет! вы не так поняли меня. Мне просто странно: почему под землей… Что за мир?..

– Под землей для того, чтобы ваша, или наша полиция не раскрыли его. Правда, просто? Что за мир, вы увидите.

– Полиция…

– Идемте! Старик все