конце коридора виднелась дверь. Дверь почти в высоту человеческого роста. Все инстинкты повелевали ему ринуться к ней. Все, кроме одного.

Инстинкта полицейского.

В каком бы состоянии ни был Бергер, этот инстинкт его никогда не подводил. И сейчас он подсказывал, что тут какая-то ловушка.

Бергер посветил вверх, вперед, вправо, влево. Потом вниз.

Вниз, на земляной пол.

Только пола там больше не было.

Вместо него — ров. Яма. Всего в пяти сантиметрах от левой руки. Проползи Бергер еще десяток сантиметров, он упал бы вниз.

Ров оказался около метра шириной и столько же глубиной. Удержаться было бы невозможно.

А там, внизу — расположенные параллельно друг другу пять острых лезвий, тянущихся от края до края.

Если бы Сэм Бергер подчинился своим природным инстинктам и ринулся к двери, ножи искромсали бы его на куски. Расчленили бы все тело.

Внутри у него поднимался пламенный гнев. Справившись с эмоциями, Бергер с большой осторожностью перелез на другую сторону смертоносного рва.

Здесь можно было выпрямиться почти в полный рост. Держа фонарик в зубах, Бергер выудил из кармана отмычку, но тут заметил, что дверь открывается внутрь. Убрал отмычку.

Вероятно, никто не предполагал, что проникнувший в подвал продвинется так далеко, потому что сама дверь оказалась совсем хлипкой. Она не вылетела, а разлетелась на щепки, когда тлеющий в душе Бергера гнев вырвался наружу.

На гребном тренажере, спиной к Бергеру, сидел мужчина и усиленно работал руками. Наушники, по всей видимости, обеспечивали полную звукоизоляцию.

Бергер подошел, сорвал с него наушники и одной рукой выдернул мужчину с тренажера. Оказавшись с ним лицом к лицу, увидел в его глазах чистейшей формы страх.

— И как далеко ты готов зайти из-за какого-то сраного страхового мошенничества? — выкрикнул Бергер, глядя мужчине в глаза.

Он позволил себе ударить человека, который только что чуть не сделал из него кровавое рагу. Когда мужчина безжизненно повалился на тренажер, Сэма Бергера настигла паника. Дрожащей рукой он достал свои старенькие наручники и пристегнул мужчину к тренажеру.

Затем осмотрел помещение, служащее, по всей видимости, спортивным залом для человека, разыгрывающего парализованного инвалида. Другого выхода отсюда нет.

От приступа клаустрофобии у Бергера свело дыхание. Его снова накрыло, как тогда в Кучи. Нужен воздух, срочно.

Он кинулся к выломанной двери, ловко перепрыгнул через смертельно опасный ров, усилием воли, подогреваемой паникой, заставил себя преодолеть самые узкие участки туннеля, на одном дыхании подлетел к лестнице, взмыл вверх, в мнимую больничную палату, оттуда на лестницу, ведущую из подвала, и наконец сделал самый глубокий в своей жизни вдох.

В темноте вырисовывалась мягкая улыбка летней ночи. Бергер сел на камень, чувствуя, как ухмыляется ночь.

Все должно было быть иначе.

На короткое время у него образовалось две семьи, старая и новая, он мог получить все, что хотел. На какой-то миг он обрел почву под ногами и тихую гавань. Но уже полгода спустя он оказался в таком вакууме, какой ему и не снился.

Консультант по безопасности. Если проще — частный детектив.

Он думал о своих двух близнецах. The still point of the turning world[1]. Сейчас им двенадцать. Они снова с ним. Они вернулись. Непреклонный голос его бывшей отзывался эхом в летней ночи: Мне плевать, что у тебя теперь своя фирма, в душе ты все равно останешься копом и погубишь всех нас. Переезд семьи из Стокгольма, опека, от которой он отказался много лет назад. Редкие визиты, натянутое общение. Возможно, все наладится. Только он в этом сильно сомневался. Скоро они вступят в переходный возраст.

Эта чертова фирма высасывала все силы. Не говоря уже о средствах. Почему на то, чтобы открыть свое дело, нужно столько денег? А главное — никаких интересных дел, сплошное страховое мошенничество.

Бергер устремил взгляд на медленно светлеющий небесный свод. Долго сидел, глядя вверх. Потом вынул из кармана помятую фотокарточку.

На фото женщина, блондинка, с пронзительным, но печальным, почти извиняющимся взглядом. Снимок сделан в аэропорту, сквозь панорамные окна на заднем плане видно, как приближается самолет. Женщина, кажется, что-то говорит, смотря прямо в камеру.

Бергер так долго рассматривал фотографию, что она начала оживать. Женщина зашевелилась, самолет надвигался все быстрее. Она говорила голосом Молли Блум: Я не могу, Сэм, правда не могу. Мне необходим покой. Возможность поразмыслить, прийти в себя.

Дальше — молчание. Пугающая тишина.

Только звуки, издаваемые самим Сэмом. Пока соловей вдруг не огласил летнюю ночь своей божественной песней.

Значит, мир еще не лишен песен.

2

Витенька поправляет красный шелковый галстук, выравнивает пуговицы на манжетах и потягивается так, что шея громко хрустит. Мужчина, сидящий по другую сторону стола, все говорит и говорит, в своей обычной, слегка запыхавшейся манере, как будто к горлу ему приставили нож. Витенька ничего не слышит. Он уже давно перестал слушать.

Его взгляд скользит над проливом. На том берегу, кажется, можно различить открытые японские бани на скалах, хотя вряд ли их видно отсюда, даже с его зрением. Мимо проходит очередной круизный лайнер, на этот раз незнакомый.

Иногда ему хочется что-нибудь почувствовать.

Хоть что-нибудь.

— Все это прекрасно, Элднер, — произнес Витенька, поднимая руку. — Можно сразу резюме?

Элднер замолчал, на мгновение опустил взгляд, пытаясь сжать свои разглагольствования до одной фразы, потом произнес:

— С финансовой точки зрения разделение окажет маргинальный эффект.

Витенька медленно кивнул. Понятно. Как же хочется прогнать этого Элднера взашей. Именно такие люди как он приоткрыли Витеньке тайны этикета в том мире, где он тогда находился: стройные мужчины в идеально сидящих рубашках, прибывшие с коротким визитом. И Витенька вполне преуспел.

И такие как Элднер ему нужны. Юристы, умеющие растягивать и нагибать мир, в котором он вращается сейчас. Делающие его таким как нужно.

Бесхребетные люди, на которых ему, в сущности, наплевать.

— Ну вот и ладно, — произнес он с жестом, повелевающим Элднеру встать.

И все-таки адвокат осмелился продолжить:

— Тут возникло еще одно обстоятельство.

Витенька знал, что Элднер никогда бы не завел подобный разговор, если бы он не касался дела исключительной важности. Поэтому следующий его жест заставил Элднера снова сесть. Адвокат откашлялся и заговорил:

— Мне кажется, у нас наметилась новая ниточка.

— Новая ниточка, — повторил Витенька безразличным тоном, глядя на пролив и исчезающее вдали круизное судно.

— Прошло уже несколько месяцев, — продолжил Элднер. — Борису не удалось добыть новой информации. Четырнадцать лет назад он уехал на Камчатку, но вовсе не поэтому.

— Знаю, — холодно произнес Витенька. — Он мне рассказывал лично. Хотя и… без подробностей…

— Четырнадцать лет одних лишь