будто он восемнадцатилетний юноша. Бороды-то у Арриена и вовсе не было. Но это их наследственное, отличительный признак благородного дома Арриенов. Все высокие, стройные, красивые, но безбрадые. И даже говорят, что Арриен унаследовал у предков способность красиво петь. И красиво говорить.

– Почему ты не мог сразу сказать? – исступленно спросил Принц.

– Потому! – барон наградил Принца звонкой пощёчиной, от которой он даже пошатнулся, а на лице остался красный след от нежной ладони. – А теперь что? Что теперь ты скажешь?

– Пойми меня, барон, будь хоть на каплю человечным… У меня и так полно других долгов…

– Я тебе сто раз говорил, что меня это не должно волновать! Мы с тобой договаривались, и всё должно быть честно. Но ты решил, что находишься выше нашего договора.

Принц ожидал, что Арриен сейчас ещё раз щёлкнет его по лицу, но тот почему-то воздержался. Наверное, боялся повредить свою беленькую ручку. Или просто остерегался измазать её об Принца. Скорее всего, и то, и другое.  Но Принцу было всё равно. Он почти не обращал внимания на боль, она уже не была столь важной.

– Мне требуется время, барон… Дай мне время!

– Я тебе давал очень много времени, достопочтимый! – воскликнул Арриен. – О чём ты думал раньше, когда только начинал ввязываться в игру? Ты должен был правильно распределять свои возможности! Тебе не дано было выиграть у меня. Но ты оказался очень упёртым! Ты всегда желал отыграться! Пытался, пока не кончилась…

– Но я, – пытался вставить своё слово Принц.

– Молчать! – словно умалишённый, закричал Арриен. – Ты занимал у меня деньги, чтобы отыграться! Занимал МОИ деньги, чтобы проиграть их мне же! Ты же умалишён… Энтоэн Умалишённый! Я думаю, что народу понравится это прозвище.

– Позволь… – Принц безуспешно пытался вставить своё слово в монолог Арриена, но это у него плохо получалось.

Арриен просто издевался над Принцем всё это время. Эта хитрая особа отлично жульничала, и никто не мог уличить его в этом. Принц исключением не оказался. Он оказался зависимым от Арриена. Он приходил к нему вновь и вновь, принося всё больше и больше золота, с желанием оказаться лучше, чем он. Но неизменно он уходил проигравшим и униженным. Арриен начал казаться ему каким-то божеством, и Принц, сам того не желая, в душе стал поклоняться ему, как государю. Хотя ведь формально было всё наоборот.

– Король помойки! Ни на что не годный. Куда же ты будешь распределять налоги казны? Если у тебя не хватает денег, чтобы обеспечить даже самого себя.

– У меня есть силы исправиться, – пролепетал Принц, вновь привстав с левого колена.

– Боюсь, что эти слова уже утратили всякий свой смысл. Они являются лишь эхом себя же прошлых. Я даже не представляю, что ты должен для этого сделать.

– Прости мне долг, – из-за безысходности сказал Принц.

– Чего? – скривил лицо Арриен. – Ты, наверное, ещё больше умалишённый, чем я думал раньше. Наивный, словно маленький ребёнок. Просишь меня о том, что и бездомный бродяга боится попросить… Моя гордость никогда не позволит это сделать.

И Арриен гордо поднял свой баронский нос. Идеально ровный, поистине нос аристократа. Да и вся внешность Арриена сейчас как нельзя под это подходила. И манера речи, и все его привычки… Что ж, поистине прекрасен, но в то же время и отвратителен этот человек.

– Я весь в долгах, – пробормотал принц, убрав в сторону упавшие на глаза растрепанные, неделю не мытые волосы.

– Я знаю об этом. И, всякий из них, кто встретит тебя сейчас, обойдётся с тобой намного хуже, чем я. Ты даже станешь видеть во мне друга.

– Так же говорит и каждый из них. А обходятся плохо…

– Ну, если ты хочешь называть их друзьями, то не буду тебе мешать. Я не ввязываюсь в их дела, меня волнуют только свои. И ты сейчас – мой главный мозоль. Я бы втоптал тебя в эту землю, или отдал бы на съедение свиньям, но твоя смерть не принесёт никакого толка. Только мне на душу грех…

Принц знал, что Арриен не допустит смерти Принца при любой развязке. Уж очень ценил он этот свой источник дохода и наверняка догадывался, что в будущем он сможет ему неплохо послужить.

– Сейчас я ничего не смогу сделать, – обреченно сказал Принц.

– То же самое ты скажешь тем ребятам с восточного района города? Те, у которых ты покупал тот волшебный порошок, делающий тебя счастливым. Наверняка, ты задолжал им не меньше, чем мне.

– Ты прав…

– От них вечно скрываться не получится. Или долг, или смерть. А то и рабство. Наверное, такая судьба точно не по тебе? Этот порошок… Белая смерть… Просто развоплотил тебя. Я не знаю, как правильно его называть, да честно, и не хочу. Но искренне жалею тебя… Жалкий, грязный, бесполезный бродяжка.

Теперь уже Арриен ударил его не ладонью, а кулаком. Своим нежным любимым кулачком. Однако какая-то сила в кулаке всё же присутствовала. Арриен влепил ему уже не с такой злостью, что несколькими минутами ранее, но всё жеэто было  не очень приятно.

Принц пошатнулся и упал…

– Ты вожделеешь его, – презрительно промолвил Арриен. – Этого белого порошка. Даже смотреть на тебя такого невыносимо.

Арриен развернулся и отошёл на пару шагов.

– Завтра я тебя встречу на том же самом месте, – проговорил он. – И только попробуй не явись. Ты догадываешься о том, что будет. Хуже, чем через пару минут.

Принц знал, что будет через пару минут. Эх жаль, ссадины ведь только начали заживать. Хотя какая уже разница – Принц не видел себя в зеркале уже очень давно как, его уже не интересовало, осталось ли там хотя бы одно живое место или же его там нет совсем.

Самый первый удар пришелся Принцу по носу. Его нанёс ногой один из прислужников Арриена. Что ж, обычно такой удар производил сам барон, а сейчас почему-то он стоит в сторонке и только с косой улыбкой смотрит на происходящий процесс. А ведь у барона больнее получалось. Сапог у него был мало того что жесткий, так ещё и с  металлической подкладкой на носке. Как будто специально для этого предназначенной.

Из носа Принца бешеной струей потекла багровая кровь. Нос был теперь уже точно сломан. Но, это было только началом. Удар второго вышибалы ногой в живот хоть ничего не сломал, но заставил принца упасть на пол безвольной тушкой. Следующие удары Принц уже не запоминал. Его просто избивали, а он валялся в грязи и терпел. Глаза его были открыты и обреченно