Алиса очнулась от хлопка дверью, тряхнула головой, пожала плечами и вышла из кабинета.

Саша ждала её возле двери. Они обнялись, и, как настоящие друзья, продолжили бесконечный разговор без ненужных приветствий.

–Ну и что это сейчас было? – Сашин вопрос был настолько пропитан сарказмом, смехом и пошлыми намёками, что от такого же количества коньяка в бисквитном торте лошадь из могилы полезла бы танцевать у пилона.

–Ничего не было. Хмырёныш какой-то вылез и бесит меня, вот что было. «Никто не сможет повторить, бла-бла-бла…». И больше всего раздражает то, что он весь такой идеальный – костюмчик, рубашка, причёска, глазки – фу, аж передёргивает! Ещё и тушь из-за него потекла.

Алиса повернула к Саше лицо и озабоченно спросила:

–Всё очень плохо?

–А куда мы, по-твоему, направляемся?

Они вошли в туалет младшего блока, где в субботу было особенно немноголюдно, и встали в очередь к раковине с зеркалом. Шутка про «место встречи изменить нельзя» уже всем надоела, так что они просто переглянулись со знакомыми, сверкнули синяками под глазами и продолжили просыпаться.

Тут вдруг Алису осенило.

–У нас разве не пара литры сегодня? И почему уроки по 30?

–Доброе утро. Сегодня ж научно-практическая у мелких, а у нас очередная линейка. Вчера нам снова промывали мозг, забыла?

Алёна вытерла руки и подошла обняться. Удивительно, как может сблизить двух людей страсть к одним и тем же сериалам! Подружились они с Алисой прошлым летом, когда на отработке развлекали детей в школьном лагере. Теперь ежедневные визиты в организаторскую и прогулы физкультуры у них проходили исключительно вместе. К тому же Алёна была хорошей художницей, а вкупе со сценаристским талантом Алисы их тандем непременно принимал участие в каждом школьном мероприятии. Алисе нравилось проводить время на сцене актового зала в любом амплуа – ведущей, сценариста, танцовщицы или просто отвлекающего манёвра. Нравилось после уроков сидеть и клеить из картона очередные приглашения и приходить домой затемно. Нравилось чувствовать себя частью большого, хорошо спланированного действа, иногда даже нравилось проводить время с другими людьми. Полностью погружаясь в работу, можно было забыть о брюзжащем в голове голосе, требовавшим определиться с будущей жизнью, с вузом, с экзаменами. Когда она работала, можно было не выбирать. Можно было просто делать то, что нравится.

Алиса перестала тереть лицо. Остатки туши давно были смыты, а фиолетовые круги обычной водой не отмывались. «И вот к чему было всё это мучение с утра?». Она забрала рюкзак из рук Саши, и они стайкой медленно поплыли к актовому залу.

Там уже всё началось, но в полном составе сидели только десятые классы: одиннадцатая параллель, чувствуя себя практически неприкасаемыми, небольшими группами растекалась по задним рядам. Речь держала завуч; директора не было, а у троих из четырёх классных были уроки. Паника, как и ожидалось, была посвящена грядущим экзаменам. Светлана Николаевна, казалось, была самым понимающим человеком из руководства школы: она не тратила время на воодушевляющие спичи и грозные наставления перейти порог. Не обращая внимания на лёгкий гул, она рассказывала организацию экзамена и собирала документы и подписи с должников. У Алисы же появилось время на самое приятное занятие, которое себе можно позволить в школе. Она достала из рюкзака «Жизнь» Мопассана и спряталась от живого мира за придуманным. Саша выбрала тот же показушный способ уйти от общения, но у неё в руках был, как всегда, Бродский. Слава копался в телефоне, и периодически Алиса слышала уведомления двух телефонов – он присылал им в группу шуточки. Они с Сашей по очереди просматривали их и, неприлично громко смеясь над самыми мерзкими, оборачивались на широко ухмыляющегося Славу.

Алисе не слишком нравилось такое развитие событий – она любила обсуждать с друзьями такие важные темы, как, например, наличие у пингвинов коленей; но вместе с тем нравилось создаваемое окружающей толпой уединение – нигде больше она не чувствовала такую прочность многие годы заботливо укрепляемой скорлупы, куда было так приятно прятаться от внешнего мира.

Поэтому, когда прозвенел звонок и все дружно стали проталкиваться к выходу, Алисе стало чуть-чуть грустно, но тут же весело: заговорщически переглядываясь, все трое читали в глазах друг друга одно и то же слово: «Столовая».

В столовой они пролезли к раздаче, как всегда, без очереди и, довольные, с булочками в руках, направились к свободному столу. Во время священного действа – поглощения пищи – никто не разговаривал, лишь изредка раздавалась сдержанная похвала столовскому рису с подливкой. Наконец они приступили к десерту – беседе и булкам. Алису всегда немного раздражала привычка Саши и Славы говорить о каких-то непонятных людях, которых знают только они, но был в этом несомненный плюс – можно было молча слушать и есть, хотя ощущение себя третьей лишней неприятно покалывало её в бок.

Потом разговор плавно перешёл на тему, в которой каждый из троих мог показать себя – они заговорили о музыке. Когда на тебя разом наваливается столько стресса и переживаний, невольно начинаешь искать кирпичи для постройки стены между собой и проблемами. И понимающие, мелодичные голоса становятся отличным раствором для кладки аккордов в эту стену. К тому же идея того, что мы можешь в любой момент включить максимально депрессивный плейлист и всласть пострадать, сама по себе уже успокаивает. Всё время по пути на третий этаж они спорили, какая подборка больше заряжает позитивом – настраивающая на суицид или намекающая на массовое убийство – и мерились длиной треков. В классе они разошлись – сидели на разных рядах. Физик опять пожаловалась на отсутствие оценок и закатила контрольную. Тем, кто решил испортить себе жизнь и сдать экзамен, она, разумеется, дала вариант посложнее. Алиса поблагодарила маму с папой, что не обделили её мозгами, и достала калькулятор. Из-за коротких уроков задач дали больше, но на два часа. Все решали по мере сил и возможностей: кто-то решал за двоих, кто-то выключал звук на телефоне, чтобы фотографировать решения без привлечения особого внимания. На первой парте, перед той, за которой сидели Алиса и Саша, Гриша вёл задушевные беседы с Любовью Фёдоровной, улыбался прокуренными зубами и неоднозначно отвечал на её вопросы о том, собирается ли он сдавать экзамен.

Этот Гриша вызывал у Алисы самые противоречивые чувства. Причём гамма была довольно обширная: симпатия, лёгкая неприязнь, жалость, любопытство и непонимание. Определённого плана на жизнь у него не было – не было в принципе, а не как у каждого второго в этом классе; он не собирался