место, хотелось узнать – пусть даже разочаровавшись потом – достаточно ли её голос громок для того, чтобы на хриплые, угасающие вопли хоть кто-нибудь обратил внимание. А вы могли бы крикнуть? Или предпочли бы отсидеться? В тишине.

Интересно было думать о том, что она может сделать, именно сейчас. Кажется, в этом и заключался страх выбора: идти за своей головой или бежать за престижем, богатством, уважением. В глубине души она давно осознала, чего хочет; как наполовину трус, призналась в этом самой себе, но вот смелости уведомить других недоставало. Но изнутри всё будто выгрызалось: а что, если ничего не выйдет? Не хватит ума, таланта, харизмы. И она останется и без мечты, и без денег. Кто бы что не говорил, а без них никуда. И страх остаться одинокой, неудовлетворённой, да ещё и в придачу нищей лицом к лицу с желанием увидеть, вдохнуть, потрогать всё на свете – вот какой страх заставлял уйти, сдаться, отказаться. Даже не пробовать. Убедить себя: «Я встану на ноги, обеспечу базу, не буду думать ни о чём другом – и тогда начну; тогда, с обретённой силой и властью, я смогу наконец сделать это. И я сделаю, и всё будет именно так, как мне хочется». И, загнав пряниками и палками Маленького Принца в своей голове подальше в чулан под лестницей, заперев дверь и дважды проверив, она радостно выбрасывала ключ и бежала «создавать базу». А потом, много лет спустя, она будет бояться спросить себя: «Откуда этот тихий плач на фоне? I love my wife, I love my life. Так что это за шум?»

И самым страшным было то, что, даже осознав весь этот ужас, она закрывала тетрадь и отправлялась в светлое, не омрачённое горечью сожалений будущее. Потому что она либо сломала достаточное количество палок о спину Принца, либо его там на самом деле никогда и не было.

Думая об этом, Алиса непроизвольно расплылась в нервной улыбке.

–И что это значит?

*я не могу перестать это делать*

–Да ничего, ма.

Всё это время с лица Алисы не сходила ухмылка. Такая дурацкая, знаете, когда страшно или когда сильно нервничаешь, она будто приклеивается к лицу, чтобы довершить твой портрет полного идиота. Причём улыбка искренняя; такая появляется, когда начинаешь смеяться над плохой шуткой только потому, что её сказал подходящий человек.

–Нет уж, потрудись объясниться.

*нужно срочно перевести тему*

–Смотри, что мне Вика Павловна сегодня дала.

–Сразу тему переводишь?

–Ну на.

Мама взяла измятую бумажку и начала невнимательно читать. В глубине Алиса души всё-таки теплилась слабая надежда на то, что мама её отпустит. Но чуда не случилось: мама равнодушно отбросила брошюрку в сторону и сказала:

–Нет.

–Почему?

Алисе было обидно, хотя другого ответа она особо и не ждала. Но тут в голову решили ударить откормившиеся на стрессе тараканы, и Алисе во что бы то ни стало захотелось сходить на этот несчастный вечер.

Под сенью приближающегося отъезда в университет (с, конечно же, жирным процентом уверенности в том, что она, возможно, никуда и не поступит) Алисе всё чаще хотелось выбраться из дома без родителей и понабивать побольше синяков. Мама была другого мнения: перед грядущей разлукой ей хотелось как можно больше времени провести вместе, и Алиса понимала её и старалась как можно чаще ей потакать. Но настроение бросить всё к чертям и убежать куда подальше понемногу крепло с каждым днём: и тем сильнее оно становилось, чем крепче мама пыталась завязать узлы и накрыть Алису заботой. Алисе становилось стыдно, что она хочет поскорее уехать, было жаль маму, но с собой поделать она ничего не могла. Алису не покидало ощущение запертости и духоты; понимание происходящего и чувств окружающих не помогало. Алисе представлялось гнездо – уютное и тёплое, в котором птенчик рос с малых лет. Оберегался. А сейчас он рвётся на свободу. Птенчику кажется, что он видит вполне себе безопасный путь среди зарослей колючек, окружающих гнездо; мама-птица же видит одни колючки (и временами капающий с некоторых из них яд) и старается привязать птенчика к гнезду как можно крепче и как можно бόльшим количеством верёвок.

И не прав был ни тот, ни другой.

–Потому что это поздно.

–Начало в семь!

–В это время уже темно. Я тебя не пущу, тем более одну.

–Но я же не одна! С Викой, плюс ещё из «Б» кто-то идёт.

–Я сказала «нет», значит – нет. Ты остаёшься дома.

Алиса ушла в комнату и плотно закрыла дверь. В молчаливом негодовании включив музыку на среднюю громкость, она взяла на руки кота и полезла листать ленту.

Кот начал орать и пихаться через десять минут. «Сегодня дольше, чем обычно». Алиса убрала руку, и он шумно спрыгнул, бросив напоследок кучку шерсти в лицо. Чихнув, Алиса выключила музыку и включила мультики.

Мягко погрузившись в яркий мир безграничных возможностей и неподдельной свободы, Алиса с удовольствием и лёгкой завистью к придуманным наборам пикселей портила себе глаза. На пару серий забыв обо всём на свете, она просто наслаждалась чужой фантазией и изобретательностью, но затем, проголодавшись, она вернулась в блёклую, скучную и до тошноты объяснимую реальность. Вместе с едой вернулись мысли об упущенном вечере; почему-то сразу стало казаться, что должно было случиться что-то особенное. Где-то глубоко подала слабенький противный голос крошечная обида на маму, но грусть и скука шикнули на неё и закинули подальше в чертоги разума. Снова захотелось уехать: жизнь здесь, где каждый выход на улицу дальше ближайшей пекарни уже был приключением, опостылела до невозможности. Было душно, тесно, холодно, плохо от того, что ничего не меняется, и ещё хуже от того, что вряд ли что-то изменится. На часах было 18:31.

Алиса прикрыла глаза и, откинувшись на спинку кресла, решила немножко пострадать в тишине. Вдруг звук телевизора выключился, под головой стало чуть мягче, и послышался голос:

–Вы опоздали.

Алиса распахнула глаза и рухнула с дивана в школьном холле. Не торопясь вставать, она озиралась вокруг под недовольным взглядом литератора и ошалело пыталась списать видения на голодание. Через пару секунд рассудок перестал бегать от одного уха к другому и кричать что-то о слишком больших дырах в голове, остановился и задал самый очевидный вопрос: «Что на нас надето?».

Алиса по-женски незаметно оглядела себя и выдохнула: на ней были утренние брюки, блузка и кеды вместо огромного старого спортивного костюма, в котором она грелась, ещё сидя в утробе. Даже домашний посеревший спортивный лиф сменился на