Каждая из них приближалась ко мне на расстояние вытянутой руки. С каждой из них я пытался говорить, идти в ногу, потрогать. Но каждый раз, как только я через силу находил в них что-то, что нас роднило, они исчезали, бросая меня скитаться дальше.

Ноги автоматически продолжали шлепать по слякоти. По инерции, не задумываясь о темпе, о будущем, об опасностях, я шел вперед. Теперь я уже не видел ничего, кроме конца. Мне нужно было найти край. И я сгорал от невозможности создать самому себе тупик. Я мог бы устроить привал и пить до скончания времен, если бы был уверен, что время здесь конечно. Казалось, ничто не имеет конца. Поэтому я шел, просто шел. Иногда давал себе волю и пил, развлекая себя анекдотами, юмор которых мне уже приелся. Я танцевал, не умея танцевать, потому что знал, что умение определяется наличием тех, кто может оценить, а я шел один. Поэтому только я решал, умею я танцевать или нет. На мой взгляд, я был богом танца. Я пел, особенно когда пил. В общем, я скучал.

Скучал не понятно отчего и по чему. Ром не кончался, а значит, и скука спонсировалась постоянно. Скука, которая толкнула меня на безумие. А раз выпивке нет счета, то и моему здоровью тоже? Или же я смертен? Может, в этом и смысл этой дороги – довести человека до смерти? Тогда где же трупы? Вопросов становилось все больше, и я решил на каждый из них отвечать глотком.

– Почему яркость всегда сменяется серостью?

– Глоток!

– Почему я здесь один?

– Еще глоток!

– А должен ли я идти дальше? – вдруг спросил я себя вслух. – может, именно я и должен?

– Определенно должен. Другого такого несчастного не найдут, а счастливого не заставят, – сказал я себе и сделал три больших глотка.

Дорога начала вилять. Хотя скорее вилять начал я, а дорога лишь смазывалась в моих глазах под действием выпитого. Я пил насильно. Я должен был изменить хоть что-то. Я вливал в себя горячую жидкость и морщился, уже, скорее, от переполненности желудка. И вдруг я свалился. Я попросту упал на перемешанный со снегом и грязью гравий. Вот оно – подумал я – честь имею! И в этот момент меня стошнило.

Буквально через пять минут я поднялся и ощутил легкость походки. Впрочем, остаточное действие алкоголя давало о себе знать. Я был подавлен. Я даже не смог убить себя. А может и не пытался. Быть может, я вообще не знаю, чего я хочу? Я никогда не думал о том, что мне нужно на самом деле. Я лишь поддавался сиюминутным настроениям. «Мне не нравится это, мне не нравится то! Куда я иду? А почему я один?» – я вечно причитал, не пытаясь разобраться и признаться себе в том, зачем я вообще могу идти вперед. Я же ведь иду. Я не упрямый, не глупый. Но ведь зачем-то я иду. Я кинул рюкзак на одну из проталин и сел на него.

«Нужно все основательно обдумать» – сказал я себе, как тут же мимо пронеслась девушка на зеленом велосипеде с корзинкой у руля. Мысли моментально ушли прочь, сменившись на ту же отчаянную погоню за неизвестностью. «А вдруг это опять мираж?» – подумал я: «Или опять те назойливые тени?» Но девушка не пропадала. Она, оглядываясь на меня, то прибавляла скорость, то приостанавливалась, как бы держа меня на расстоянии. А я бежал. Я забыл о боли в мышцах, о похмелье, о бессмысленности. Я просто бежал за ней.

– Прошу тебя, остановись! – я кричал ей вслед.

– Давай за мной. Осталось чуть-чуть! – спокойно, с легкой озорной ноткой в голосе отвечала она.

– А почему мы не можем идти вместе?

– Потому что у меня велосипед! Зачем мне идти, если я могу ехать?

– А я должен бежать? – возмутился я.

– Можешь не бежать. Я все равно поеду дальше, – равнодушно заметила она, отчего-то зная, что я последую за ней.

Она была одета в легкое платье в цветочек. На ней оно не смотрелось, как на деревенской девушке, или, хуже того, бабушке. Она выглядела обычной девчонкой, которая живет сама по себе. Казалось, она катается просто ради того, чтобы покататься. Никаких тренировок, никаких вынужденных поездок – обычная прогулка. Но это сильно контрастировало с погодой. Шины ее велосипеда брызгали остатками слякоти на ее икры, но ей, казалось, было все равно.

– Тебе не холодно? – выбрав спокойный темп бега, спросил я.

– Прохладно. Но скоро станет тепло, – она посмотрела вдаль. – гляди!

Я проследил за ее пальцем, устремившемся в сторону горизонта. И правда, через пару километров, очерченный ровной линией, начинался сухой асфальт. Через пару минут она остановилась на этой линии. Я, основательно запыхавшись, предстал перед ней в ужасном виде: наполовину пьяный, весь в поту и с шелушащимся лицом.

– Ну, как пробежался?

– Спасибо. Благодаря тебе я вспомнил, что такое бег, и за что я его не люблю.

– Ничего. Это тебе не помешает, – она хихикнула. – ну, пошли?

Ее слова звучали тепло, но в то же время вывели меня из себя. Я шел все время, сколько себя знаю. И снова идти? Но я быстро отбросил свое занудство, когда обратил внимание на ее огромные карие глаза.

– Пойдем, – ответил я. – только никакого бега.

– А как я побегу с велосипедом? – улыбнулась она в ответ.

И я расплылся в улыбке, поверив, что, наконец, не схожу с ума. А может, это проекция моего утомленного мозга? Может, я сейчас валяюсь в луже собственной рвоты, наблюдая последние кадры своей жизни и мой мозг создает более приятную картинку? Все может быть. Тут же во мне появилась настороженность:

– Ты настоящая? – украдкой спросил я, ожидая, что она исчезнет, как и все тени до этого.

– А какая еще? Могу притворяться больной, могу превратиться в монстра, хочешь?

– Нет, пожалуй, не стоит.

– А почему ты спросил? – словно только в этот момент осознав, что я спросил всерьез, выпалила она.

– Да так. Бывает тут всякое видится.

– Да, чего только не нафантазируешь, правда?

Я внезапно почувствовал, что мы понимаем друг друга, и разговор пошел в привычном ключе. Мы общались, смеялись и узнавали друг друга. Мы шли, и весна все больше набирала обороты, приближаясь к самым жарким дням. Мы шли сквозь ливни и зной. Мы шли и говорили, ничего больше. Я просто компенсировал все, чего мне не хватало на протяжении всего моего пути. И вот листья вновь опали. Впереди были те же испытания, но уже в новой