В X веке давление нового, в большей или меньшей степени монголоидного, населения вынудило тюрок уйти с земель, служивших базой для их экспансии и ареной их независимого культурного развития. Монголия стала тем, что подразумевает ее название, и там (в отличие от китайского Туркестана) почти совсем не осталось тюркского населения, если не считать земель к западу от Алтая. Но благодаря цепной реакции похожего типа рост тюркского населения в этих регионах вынудил некоторых тюрок, живших между Алтаем и Волгой, предпринять новую миграцию на запад и на юг. В то время как карлуки заняли пути между двумя Туркестанами, огузы обосновались к северу от низовий Сырдарьи и Аральского моря, оттеснив своих «двоюродных братьев» печенегов, которые к IX веку сами подвинули своих финно-угорских и слегка отуреченных соседей мадьяров и венгров в сторону Европы. В XI веке печенегам пришлось уйти в низовья Дуная и воевать против Византии, по пути уничтожив государство хазар, которые в это же время подверглись атаке со стороны русо-норманнов[1]. За ними по пятам последовала часть огузов, которых византийцы называли «узой», и в то же время другие огузы – о них мы поговорим позже – двинулись на юг, напирая на границы Ирана, а их место заняли кипчаки (известные также как куманы, или половцы, в зависимости от региона) и так далее.

С середины VII века у тюрок Центральной Азии появляются новые соседи с юга – арабы-мусульмане[2]. По мере того как население, которое завоевали арабы, постепенно принимает мусульманство, новые религиозные деятели и купцы – теперь это мусульмане – проникают на тюркские территории по сложившимся маршрутам, и даже военные столкновения и грабительские набеги, за которыми следует обмен пленными, способствуют ознакомлению тюрков с новой религией и культурой соседей или, по меньшей мере, некоторыми ее аспектами. Нет никаких реальных оснований сомневаться, что ислам до некоторой небольшой степени распространился и среди хазар, хотя их верхушка в большинстве своем исповедовала некую разновидность иудаизма. На Балканском полуострове, куда ушла часть болгар, обнаружены надписи из Корана, относящиеся к IX веку, хотя в это время они находились в процессе принятия христианства. Но наиболее впечатляющие успехи в проникновении ислама на территории, которые можно в какой-то степени считать тюркскими, отмечались среди волжских болгар (булгар). По причинам, среди которых военные и политические нужды играли не менее важную роль, чем пропаганда и религиозная эволюция, правитель волжских булгар в 920 году отправил халифу Аббасидов в Багдад просьбу не только спроектировать для него фортификационные сооружения, но и прислать ученых, способных разъяснить ему исламскую религию. В состав миссии, отправленной к нему через Центральную Азию (более отлаженный маршрут, чем тот, что шел через Кавказ, избегая Хазарию), входил некто Ибн Фадлан, который оставил нам свои записки – документ чрезвычайной важности в отношении обычаев, которые он наблюдал, людей, о которых, если бы не он, мы бы почти ничего не знали. Городище Булгар, обширные руины которого сохранились до наших дней, возможно, имело определенную значимость уже в то время. Однако удаленность этого государства от мусульманского мира не позволила ему стать крупным центром исламской культуры или сыграть важную роль в исламизации других тюрков, тем более что их разные ветви говорили на разных языках. Исламизация тюрков, по сей день живущих на территории России, произошла позже, в XIII веке, благодаря монгольским завоеваниям, которые мы, следуя задачам данной книги, оставим в стороне.

С точки зрения последствий огромную роль сыграли контакты ислама с тюрками в Центральной Азии, хотя нужно тщательно различать отдельные их типы и этапы. В то время, когда завоевания арабов достигли Центральной Азии и Афганистана, некоторые тюркские общины уже обосновались там и постепенно интегрировались с коренным населением в то, что впоследствии стало мусульманскими государствами. В Фергане и окружающих ее областях они образовали мелкие княжества, главы которых назывались «афшины», «ихшиды» и т. д. и вели оседлый образ жизни, в отличие от традиций более ранних княжеств, существовавших в приграничных с Ираном областях. Будучи хорошими воинами, они исламизировались ровно настолько, чтобы их ассоциировали с мусульманскими армиями и, в конечном счете, стали нанимать в этом качестве в других регионах исламского мира. Мы знаем знаменитого Афшина (Хайдара ибн Кавуса, известного под этим титулом, ставшим его именем), который в 830-х годах подавил восстание еретика Бабека в Азербайджане, а менее века спустя ихшид (титул, присвоенный халифом князю Ферганы) был назначен аббасидским халифом автономным правителем Египта (Ихшидиды правили здесь в 935–939 гг.).

Тем не менее подобные случаи наемничества среди тюрков не носили массового характера и мало затрагивали основную массу тюркского населения, остававшегося за пределами ислама. Однако халифы и правители государств-преемников понимали ценность этих людей как воинов, их особые достоинства (например, в качестве конных лучников), в которых им не было равных среди подданных империи, владевших другими, хорошо дополнявшими их навыками. Кроме того, халифат убрал из своей армии арабов (которые из-за своих религиозно-политических разногласий были слишком сильно разобщены, чтобы оставаться абсолютно лояльными) и стал с подозрением относиться к хорасанцам (иранцам с северо-востока страны), которыми Аббасиды заменили арабов и от которых слишком сильно зависели; они были свободными людьми и потому недостаточно надежными. С середины IX века хорасанцам стали предпочитать тюрков или, по меньшей мере, брать их в дополнение к хорасанцам, но они были рабами, захваченными в войнах в немусульманской части Центральной Азии, полученными в счет уплаты дани или просто купленными и потом воспитанными как мусульмане. Вопреки ожиданиям, они создали еще больше проблем, чем их предшественники, но эти проблемы нас не интересуют. Здесь же следует подчеркнуть, что набирать рабов такого сорта – их фактический статус, естественно, был гораздо выше, чем у обычных рабов, принадлежащих частным лицам, – видимо, никогда не составляло труда и никогда не вызывало сожаления у самого тюркского населения, среди которого их отбирали. Рабство в то время ни у кого не вызывало возмущения, возникшего гораздо позже. Это был способ заработать денег и пристроить своих детей. Как бы то ни было, со второй половины IX века большую часть военной верхушки, а вскоре, как следствие, и политических институтов, стали занимать тюрки из числа рабов, которым удавалось быстро продвинуться. В течение последней трети века Египет был практически независимым и управлялся одним из них, Ахмадом ибн Тулуном и его сыном, у которых халифат отобрал страну назад, после чего был вынужден передать его Ихшиду, о чем мы уже упоминали. Трудно поверить, что у тюрков, среди которых происходил этот отбор, не возникало идеи создания тюркского мира. Впрочем, те, кого забирали совсем молодыми, становились чужими для тюрок и больше не возвращались к ним и не вступали с ними в контакт. Этих молодых людей брали, чтобы воспитать в другой культуре, и они не несли в мусульманский мир никакого по-настоящему тюркского духа, а своим тюркским родственникам ничего исламского и подавно. Поэтому в данной книге мы можем до определенной степени забыть о них. Более того, позднее, когда собственно тюрки завоевывали мусульманские земли, эти другие тюрки не в последнюю очередь сопротивлялись завоевателям. И вопрос об их «национальных» чувствах не возникал.