Значительно раньше сестер Кэт познала всю неприглядную сущность тяжелого женского труда: этой бесконечной борьбы за наполнение желудков, за чистоту лиц, белья и задниц и за укрощение домашнего хаоса.

Пусть Меган с Джессикой вьют собственные гнезда. Кэт желала одного — поскорее вылететь из гнезда и спокойно покружить на свободе. Впрочем, она была достаточно мудрой, чтобы понимать, что ее рассуждения далеко не безупречны и представляют собой не жизненную философию, а скорей последствия душевной травмы. В студенческие годы она злобно нападала на свою мать за все, что было у нее в детстве украдено.

— Ну, какая из тебя мать? Какой вообще из тебя человек?

— Родители гробят…

— Ах, смени пластинку! — неожиданно громко крикнула Кэт, так что Меган с удивлением посмотрела на сестру, а Джессика приготовилась расплакаться. Они сидели в кондитерской на улице Сент-Джон, где люди вокруг говорили в основном на французском языке и пожимали плечами на галльский манер. — Ты была нашей матерью, — продолжала Кэт, — ты обязана была выполнять свой материнский долг. Про любовь я не говорю, но, дорогая мамаша, хотя бы соблюдение элементарных человеческих приличий! Неужели мы требовали слишком многого?

Теперь Кэт уже кричала.

— Не надо волноваться, моя дорогая, — ответила мать, спокойно потягивая длинную сигарету и разглядывая молодого официанта, который в этот момент ставил перед ней тарелку с шоколадным тортом. — Когда-нибудь наступит день, и ты сама возненавидишь своих детей.

«Никогда, — подумала Кэт. — Да чтобы такое случилось? — Никогда!»

Когда Джессика убедилась, что ее муж удобно устроился перед телевизором и приготовился смотреть футбольный матч, она забралась в его кабинет и начала рассматривать фотографии Хлои.

Это превратилось в навязчивую идею. Несколько фотографий, которые особо нравились мужу, стояли на столе в серебряных рамках, но большая часть в беспорядке теснилась на книжной полке, а самые последние, только что полученные из печати, лежали тут же, в фирменном конверте с еще не оборванной квитанцией.

Джессика потянулась к конверту, но затем, внезапно испугавшись, прислушалась. Диктор по телевизору бодро произнес: «Так держать!» Значит, все в порядке, и в ближайший час или два ее муж Паоло вряд ли поднимется с дивана. Тогда женщина снова взялась за конверт.

Вот Хлоя в парке на детских качелях, ротик широко раскрыт, в глубине его виднеется молочный зубик. Вот Хлоя с глазами-бусинками, как у серны, после вечернего купания завернутая в детский махровый халатик с капюшоном — вроде тех, которые боксеры носят, когда идут на ринг. Вот Хлоя сидит на мускулистых руках своего отца — младшего брата Паоло Майкла, и вид у нее при этом исключительно самодовольный.

Хлоя. Малышка Хлоя.

Ненавистная малышка Хлоя.

Где-то в глубине души Джессика понимала, что должна быть благодарна. Другие мужчины яростно атаковали интернет-сайты под названиями типа: «Абсолютно новые горячие потаскушки», или «Непослушные голландские девчонки ждут, когда их хорошенько взгреют», или «Тайские малолетки теперь предпочитают пожилых западных мужчин». Между тем, в сердце Паоло конкуренцию Джессике составляла только малышка Хлоя, дочка его брата, который женился на японке по имени Наоко. Да, Джессика понимала, что должна чувствовать себя счастливой. И, тем не менее, любая фотография Хлои действовала на нее так, словно в сердце вонзали острый нож. И стоило Паоло начать восхищаться своей маленькой племянницей, как Джессика чувствовала потребность занять оборонительную позицию, и ей очень хотелось поколотить своего мужа, или закричать, или то и другое вместе. Как может такой умный и сообразительный мужчина быть в то же время таким бесчувственным?

— Майкл говорит, что у Хлои такой возраст, когда она все тащит в рот. Майкл говорит — представляешь, Джесс! — что она весь мир считает хрустящим печеньем!

— Хм, — пробурчала Джессика, вглядываясь в фотографию Хлои. Девочка сидела с выражением полнейшего безразличия на лице, которое было измазано чем-то жирным. — По-моему, все евразийские дети очень хорошенькие. — Мстительная интонация в голосе, пауза ради желаемого эффекта. — Прямо хоть сейчас на детское шоу, не правда ли?

Паоло, никогда не любивший склок, и на этот раз промолчал. Не глядя в глаза жене, он собрал фотографии Хлои и положил в верхний ящик стола, понимая, что Джессика все равно их там найдет. А Джессика прекрасно знала, что муж сам в глубине души чувствует себя уязвленным оттого, что его младший брат стал отцом раньше него. Они оба чувствовали себя уязвленными, однако в разной степени. Для него это не было вопросом жизни и смерти.

Джессика ненавидела себя за такое поведение, но ничего не могла с собой поделать. В некотором смысле она сама обожала Хлою. Но именно Хлоя постоянно напоминала ей о том, что ее собственный ребенок все еще не родился, несмотря на годы попыток. Она стала противна самой себе.

Чтобы завести ребенка, Джессика оставила работу. Для нее, в отличие от сестер, карьера никогда не значила слишком много. Работа была всего лишь способом свести концы с концами и (что еще важнее) способом встретить мужчину, с которым стоило провести жизнь. И вот однажды так случилось, что у нее сломалась машина, а ее будущий муж (тогда, когда Паоло работал таксистом, и они с братом еще не организовали собственный бизнес) притормозил и предложил помощь. Сперва Джессика решила, что это просто какой-то нахал, но он был столь робок, что едва смел взглянуть ей в глаза.

— Разрешите помочь?

— У меня лопнуло колесо.

Он понимающе кивнул головой и достал из багажника сумку с инструментами. И тут в первый раз она увидела на его губах эту улыбку.

— На работе мы говорим в таких случаях «спустила шина».

Они поженились очень скоро. Через три года после свадьбы Джессика ушла с работы.

В последний день на работе (она работала в рекламном агентстве в Сохо) все сослуживцы провожали ее — с воздушными шариками, шампанским и тортом, в центре которого красовалась открытка с аистом. Все поставили на ней свои подписи. В трудовых буднях Джессики это был, вне всякого сомнения, самый лучший день. Многие коллеги до этого ни разу не сказали ей ни слова, а тут все ее окружили, наперебой поздравляли, а кто-то даже посоветовал пить поменьше шампанского.

— Ну, ты понимаешь, в твоем положении…

— О, я пока еще не беременна, — скромно ответила Джессика, но в атмосфере прощального вечера от этих слов что-то словно надломилось.

Она продолжала радостно улыбаться — счастливая и гордая будущая мамаша, — с интересом рассматривая открытку с аистом, но почему-то постаралась покинуть коллег как можно быстрее.

Тогда Джессике как раз исполнилось двадцать девять лет. Единственное, что остановило их с Паоло от зачатия ребенка сразу же после слов пастора «А теперь, жених, поцелуйте свою невесту», — это только что начатый братьями совместный бизнес. Тогда им было не до детей. Но прошло три года, бизнес неожиданно начал приносить прибыль (да и Джессика была близка к тому, чтобы разменять четвертый десяток), и время для ребенка наступило самое подходящее. Только никто почему-то не удосужился спросить об этом самого ребенка.