— Что? — удивился Павел.

— Вот это женщина! Ты представляешь, ее, видимо, поймали бродяги-дезертиры из разбитой армии Наполеона и давай «пороть». Пороли-пороли…

— Это я слышу, — посмеялся Павел. — Не глухой. Радио работает.

— А ты послушай. Пороли-пороли-пороли, пороли-пороли-пороли, пороли-пороли-пороли, пороли-пороли-пороли, пороли-пороли, но «пропороть» не смогли. Четырнадцать раз ее «пороли» и не смогли…

— Ты это из песни узнал про наполеоновских дезертиров? — хмыкнул Павел.

— Это я так представил. Затащили в походную палатку и давай «пороть». И не смогли «пропороть». Куда уж им войну выиграть с нами, если женщину как следует «пропороть» не смогли!

В кабинет, приоткрыв дверь, заглянула Антонова — дознаватель.

— Кого это вы пороть собрались? Что еще за планирование экзекуций?

— Никого мы не собрались, — отозвался со вздохом Килькин, закрывая свою тетрадку и пряча ее в ящик письменного стола. Песня уже кончилась. — Мы просто работаем, Ася Николаевна. Занимаемся обычной повседневной бюрократической рутиной.

Павел поборол в себе желание громко расхохотаться, отвернулся, шмыгая носом.

Начальница, не собираясь заходить, с порога строго отчитала Килькина:

— Ты активней ей занимайся, Петя, этой бюрократической работой, тебе за нее деньги платят — заработную плату…

— Да, да… Любимая начальница, я покорный раб!

— Ты обалдуй! Как ты прошел переаттестацию, до сих пор удивляюсь!

— Я применил коррупционные схемы, все поняли, что я «свой человек», и меня оставили, а всех бескорыстных выгнали поганой метлой, чтобы не мешали работать полицейской машине!

Антонова усмехнулась, посмотрела на Павла, сказала ему, имея в виду Килькина:

— Он конченый обалдуй! Да, Паша?

Павел, улыбаясь, пожал плечами — с начальством лучше не спорить.

Антонова ушла… Через минуту исчез из кабинета и Килькин, ничего не сказав Павлу. Любовнички! Их глупые попытки скрыть свои тайные отношения смешили все управление.

Павел засел за отчет. Написание шло туго, но успеть было необходимо по двум причинам: Аксюшкину требовалось докладывать о рейде перед начальником областного УВД и губернатором, а Павел с завтрашнего дня отправлялся в законный, так давно ожидаемый тридцатидневный отпуск и не мог оставлять бардака в своих делах. Он любил во всем порядок. А порядок на работе — первое дело!

Он просмотрел исписанные листы, подшил в картонную обложку. Вспомнил выражение «Шить дело белыми нитками» и усмехнулся. В царской России реально шили дела, используя белые натуральные нитки, тогда скоросшивателей не было!

Осмотрел свой стол, такой родной и любимый. Он его не увидит месяц. Огромный срок! Павел знал, что затоскует уже через неделю без любимой работы. Вот тебе и отдых! Первые дни отсыпные, а что потом — бездельная маета? Чувство неудовлетворения, возникшее в палате погибшего Алешковского, не только не ушло, но, напротив, стало тискать душу непонятным томлением. Было в этом деле много белых пятен: пилку, которой проделана дыра в решетке, так и не нашли, непонятная «разумность» написанного в тетради…

Павел снова перелистал растрепанную тетрадку. Почерк забористый, быстрый. Мысли в голове этого малого текли четким выверенным текстом. А главврач смотрел на такие нюансы «болезни» абсолютно спокойно. Насколько Павел знал, сумасшедшие не отличаются умением сосредотачиваться. Хотя им, психиатрам, виднее, конечно.

В коридоре послышались голоса. Распахнулась дверь, в кабинет вошли Соболев и улыбающийся Аксюшкин.

— Павел, отчет готов?

— Забирай. Выполнил план?

Аксюшкин молча забрал скоросшиватель и ушел.

— Что он такой неразговорчивый? — удивился Павел.

— Готовится к головомойке. Ты же знаешь нашего губернатора — будет кривить губы на областного, а шеф потом Аксюшкину по ушам проедется — мало не покажется.

— За что, если план сделали?

— Найдут за что. Сейчас это модно — полицию давить надо не надо. — Соболев плюхнулся на жесткий стул желтого цвета, громко вздохнул. — Устал сегодня. Где Петька?

— Пошел куда-то.

— Что, интересно написано?

— Ты о тетради? — Павел снова перелистал замусоленные страницы. — Написано в прошлом времени о нашем будущем. Как воспоминание о грядущем.

— Непризнанный гений? — ядовито усмехнулся Соболев.

— Это меня и настораживает. Правда ли он сумасшедший?

— Был.

— Что — был?

— Был сумасшедший. Он выбросился из окна. Аксюшкин закрыл дело как самоубийство. Остынь и расслабься — впереди отпуск.

Павел раскрыл тетрадь посередине, пытливо поглядел на коллегу:

— Вот здесь пишется о борьбе Бойца с правящим у нас Злом. Он уничтожит пять Поборников Зла, желающих растащить северную страну на независимые личные уделы, и уберет Сеятеля.

— Кто такой Сеятель?

— Не очень понятно. Он сеет Зло.

— Поборники уже существуют. Он будет новых высевать?

Павел пожал плечами:

— Может, он оберегает этих Поборников, удаляет вокруг них полезные сорняки, если можно так выразиться. Окучивает их.

— Ты отнеси эту тетрадку в одно из издательств. Сейчас это модно, купят легко: мессия из будущего, самоубийство, Зло, грядущее исцеление страны.

— Ладно, Михаил, не зубоскаль. Если бы я не собирался в отпуск, я бы это дело еще подержал, копнул глубже. Не верю я в сумасшествие автора этого сочинения.

— Может, им был не Алешковский?

— Может быть. Пойдем покурим? — предложил Павел.

— А здесь? — заленился Соболев, оглядывая родной кабинет.

— Здесь Ася будет ругаться, да и обкатаем новую комнату для курения.

— Это дело! Идем!

Все знали, что Павел не курил, но он всегда с готовностью шел «курить», дышал дымом и говорил, что такой же заядлый курильщик, как и все, только жадный — крохобор, потому не покупает себе сигареты, а пассивно вдыхает чужой дым, и все это из-за жадности. Все ценили его юмор.

В новой курилке уселись на мягкий диванчик. По обе стороны стояли урны-плевательницы из блестящей стали. Напротив, на стене, висел плоский телевизор, который крутил видеоролики о вреде курения.

— Здорово придумали, — заметил Соболев, кивая на экран.

— Да, о нас грешных начальство заботится.

— О, Паша, смотри, — оживился Михаил, указывая дымящейся сигаретой на экран. Там висела фотография беззубого, гнилого рта. — У нас с тобой такие же скоро будут.

Они радостно, весело посмеялись.