– Ваше сиятельство, а мальчонку нашего, Савосю, Сашку тоись, не возьмете в школу? У него мать четыре месяца как сгинула – странница была, богомолка, на Ходынке пропала – крестьянка Матрена Тиунова. Погибла, должно. А батька раньше умер. Способный пацанчик: по дереву резать научился, узоры придумывать может, колер, если надо, сам подберет…

Княгиня посмотрела на мальчика. Лицо шелушится от загара, где кожа облезла – веснушки, и руки загорелые, тоже шелушащиеся – на солнце малярничал. Выцветшие волосы пострижены неровно. На срезах кончики топорщатся – видно, сегодня постригли. Одет бедно, но чисто. Маляры вообще подошли к ней по-праздничному – не в рабочих, заляпанных краской одеждах; готовились, конечно. Митяй и еще двое в сапогах. Что ж, молодцы, так и надо.

Мальчик тоже был в свежей ситцевой рубахе, даже босые ступни довольно чистые. Штаны коротковаты, и видны худые щиколотки, еще не успевшие покрыться пылью… Смотрел он на княгиню смело, но с вопросом, с просьбой даже в глазах. И картуз в руках сжимал слишком сильно, мял его от волнения.

«На вид ему лет девять, – размышляла княгиня. – Взгляд смышленый, и по возрасту подходит».

– Саша, хочешь в школу? – обратилась к мальчику Мария Клавдиевна. – Ты сам-то хочешь?

Ребенок ответил неожиданно смело:

– Да, ваше сиятельство, хочу. Я маляром хочу или столяром стать – чтобы узоры красивые делать. Или, может, краской рисовать…

Княгиня кивнула:

– У нас будет непременно и ремесленное отделение.

Эта мысль только что, в процессе разговора, оформилась у нее в голове, но закрепилась быстро, так как зрела давно. И Мария Клавдиевна уверенно добавила:

– Да, кроме сельскохозяйственных специальностей будем ремеслам обучать: мальчиков – столярному делу, девочек – вышиванию.

«Набор уже закончен, – размышляла она межу тем. – Однако мальчишка этот, видно, неплохой, да и, главное, сирота, куда ж он пойдет? Пусть учится пока. Если с малярами этими от заказа к заказу переходить будет, то сопьется скоро».

Распрощавшись с довольными малярами и взяв мальчика за руку, она повела его к Киту.

– Нет больше мест, Маня! Если берем его, – она кивнула на Сашу, – надо расширять смету. Впрочем, и без того, с учетом мастерских, первоначальные расчеты придется корректировать. Согласится ли князь?

Киту говорила, как всегда, спокойно. Их дружба, начавшаяся еще в детстве, была гармонична и безмятежна именно потому, что подруги хорошо дополняли друг друга. Сдержанная, обстоятельная Киту уравновешивала яркую, иногда излишне эмоциональную Маню. Именно поэтому да еще памятуя об организационных способностях Святополк-Четвертинской, ее опыте в осуществлении хозяйственных преобразований, проницательный князь предложил Екатерине Константиновне оставаться в Талашкине и совместно с Марией Клавдиевной руководить хозяйством.

– О, не беспокойся! – улыбнулась Маня. – Князь, думаю, не будет возражать, я его уговорю!

Через час Савося Тиунов, наделенный таким же, как у других детей, бубликом, бродил вокруг школы. Он хорошо знал все хозяйственные постройки – и школу, и общежитие со столовой. В общежитии, где теперь он будет жить, он сам кое-что вырезал и красил. Вот этот наличник, например, – его рук дело! Зря дядя Митяй, старший артельщик, ему тогда подзатыльник дал… Савося нарочно покрасил наличник краской немного другого оттенка, чем велели, – и красивше вышло, вон как сияет! И Васька, и другие маляры тогда сказали: Митяй, не бей мальца, и так сойдет, красивше даже вышло – правильно он колер подобрал! А теперь Савося сам здесь жить будет, за этими наличниками – это же для школьников хата, туда вчера кровати заносили… Спасибо дяде Митяю и Ваське, и другим – определили его, не бросили. Мальчику стало немного грустно: привык он уже малярничать с артелью.

– Чего разглядываешь? – услышал он рядом. Мальчишка такого же роста, как он, – чернявый, курносый, в выцветшей ситцевой рубахе, стоял рядом. – Тебя тоже приняли? – он кивнул на Савосин надкусанный бублик.

– А как же! А тебя?

– Меня тоже! Я солдатский сын, меня и взяли. Я только бублик уже съел, а и мне княгиня дала… Добрая… Меня аж из-под Ельни мамка привела! Пошла уже назад, путь неблизкий. Я теперь здеся жить буду. А ты? Почему тебя взяли?

– Я сирота. Мамка на Ходынке сгинула. Я с малярами работал – красить умею, колер подбирать! – Савося принял очень уверенный вид. – Конечно, и я здеся теперь – где же еще?! А я эти наличники красил! – все же не удержался, похвастался он, кивнув на дом. – Меня Сашкой кличут. А можно Савосей. Меня мамка Савосей звала.

– А я Артем Нестерук, Артюшка значит. И еще еды сегодня дадут! Та барыня, что записывала, сказала: «Не уходи далеко. Скоро будет обед». Накормят, тоись.

Сашка кивнул. Накормят – это хорошо. Хотя он с малярами ел сегодня утром тюрю на квасе и еще не сильно проголодался.

Они вышли на полянку за недавно посаженным яблоневым садом. Дорога вела в Талашкино, к господскому дому. Под березой усатый барин с большим носом увлеченно рисовал на холсте. Холст был закреплен на высокой планке, так, чтобы художнику удобно было дотянуться.

Савося уже видел этого художника, он гостил у княгини. У нее всегда много гостей – ходят по парку, рисуют. Мальчики остановились поодаль, вытянули шеи, чтобы взглянуть на холст, пока барин их не заметил. На холсте было что-то непонятно-зеленое, размалеванное разными оттенками. Художник не красил ровненько, не водил кистью – как в артели маляры делали – а резко бросал кистью краску, опять возвращался к палитре, мешал краски, другим оттенком подмазывал…

Саша вздохнул. Эх, если б ему разрешили хоть раз провести кистью так свободно, мешая оттенки по туго натянутому холсту!

– Если вопросов больше нет, можете пройти к храму, – завершила экскурсовод.

– Простите, а вы не могли бы нас и туда тоже сопроводить? – набралась храбрости Елена Семеновна. – Мы оплатили полную экскурсию!

Ей давно хотелось подробнее узнать о строительстве храма, о его загадочной судьбе. Экскурсоводы обычно, как и сегодня, ограничивались кратким сообщением: «Архитектор Малютин, художник Рерих. Внутренняя роспись, к сожалению, утрачена».

– Ну, – недовольно сказала экскурсовод, – я же все сказала. И про храм тоже. Там только снаружи есть что смотреть. Внутрь мы не пускаем – внутри все голо. Крышу, слава богу, в прошлом году починили, а так… Будем восстанавливать фрески, это долгая песня; может, через год-два будет что показать. Сейчас как раз реставратор из Москвы к нам приехал. Храм ведь мало того что разорен, изначально недострой был. Строительство еще не вполне завершили в тысяча девятьсот третьем, когда умер князь. Его тело было в мумифицированном виде привезено из Франции и захоронено в подвальном этаже недостроенного храма.