Тут я прекратил жевать, молча посидел минуту или две, затем повернул голову и сказал:

— Звучит здорово! Так говоришь, красные птички в перламутровой рукоятке?

— Вот именно! Повезло. Эта игрушка сотворила чудо! Как только он поставил ее на кон, ему поперло как из нужника! Прет и прет! Никто ничего не мог с ним поделать.

— Мужчина среднего роста с усами?

— Усы имел, это уж точно, только он длинный и тощий. В черном сюртуке. И жилетке… Понимаешь? — Парень пристально на меня посмотрел. — Знаешь его, что ли?

— Да, похоже, мне его игрушка знакома. Такие не забывают.

— Везло ему жутко. Взял штук девять, а то и десять! Мало того, выиграл закладную на коров, где-то там на севере. И что интересно: делал все не так, и все равно перло ему как ненормальному!

Сосед рассказчика тоже обернулся.

— Он не выиграл все деньги в мире только потому, что у его соперников их просто не было. Взял все, что они с собой прихватили. Видел это собственными глазами.

Мужчины помолчали и сменили тему, а я опустошал стоявшие передо мной тарелки, прокрутил в голове кое-какие мысли. В общем-то я не мастак моментально соображать. Делаю все быстро, очень быстро, а думаю не очень. Люблю мозгами пораскинуть, повертеть идею в голове, пока не разберусь, что к чему. Все, что я узнал, походило на старую как мир беду…

Папу мне стало по-настоящему жаль. Позже, конечно, будет жаль еще сильнее. Ведь так неожиданно, как его смерть, на меня еще ничто и никогда не обрушивалось.

А может, его и не надо жалеть? Ведь папа ушел из жизни на самой вершине своего картежного триумфа. Он ушел победителем, а этим могли похвастаться совсем не многие игроки. И уж конечно, никто не ожидал, что папе когда-нибудь так подфартит. А ему повезло! Ведь если бы после такой удачи он остался жив, то продолжал бы играть и дальше и, само собой, просадил бы все до последнего цента. А теперь он остался непобежденным навсегда.

Хотя выстрел в голову?.. Как такое могло случиться?

Чья это пуля? Кто, интересно, спустил курок?

Вот теперь я окончательно допер, почему всем хотелось как можно быстрее спровадить меня отсюда. Слишком много для маленького городка, ну и к тому же я его родной сын.

Все ясно, надо топать к судье Блейзеру, который здесь не только судья, но и судебный пристав.

Блейзер сидел на крыльце, откинувшись на спинку стула, и раскуривал здоровенную сигару. Увидев меня, он прищурился, делая вид, что думает, кому это он вдруг так понадобился.

Вид я имел, уж поверьте, далеко не воскресный. Всю зиму я провел в горах, где совсем не жарко, и на мне была вся моя одежда, а вместо пончо, как полагается приличным людям, на плечах болталось одеяло, в котором я проделал дырку для головы.

— Судья Блейзер, — обратился я к нему. — Вы хоронили моего отца. Я пришел за его вещами.

Он даже не шелохнулся. Затем все-таки вынул сигару изо рта.

— Э-хе-хе, сынок, ты же знаешь, что мог оставить тебе твой отец. У него всегда все выходило наперекосяк, за что бы он ни брался. Карты — вот единственное, чем он занимался всю свою жизнь. Когда мы его хоронили, то нашли в кармане только три доллара и несколько мелких монеток. Правда, остались еще золотые часы и два шестизарядника. Один он держал в руке, другой лежал на столе. — Судья сел попрямее. — Можешь все это забрать.

Он встал и пошел в дом, сделав мне знак рукой следовать за ним. Крупный мужчина. И толстый. Хотя люди говорили, он силен как бык. Но меня не проведешь: то, что кажется жиром, и есть жир на самом деле. К судье я никогда не испытывал особой симпатии. Впрочем, это едва ли его расстроило бы, даже если бы стало ему известно. Кто я для него такой? Сопливый мальчишка — и ничего больше.

У себя в кабинете — там стоял секретер с откидной крышкой, большой железный сейф, медная плевательница и квадратный стол — он молча ткнул пальцем в сторону стола, и я увидел один из папиных револьверов в кобуре с патронташем. Другой, но без кобуры, примостился рядом с папиной старой черной шляпой.

Судья все так же молча достал из ящика секретера три доллара с мелочью и золотые часы.

— Вот тебе, парень. Забирай и иди себе. У меня полно дел.

Ладно. Я взял патронташ, надел на пояс, закрепил на ноге — сидел, будто родился со мной, — затем сгреб в карман деньги и часы и поменял свою истрепанную шляпу на папину черную. Теперь проверим револьвер: так, полная обойма, это меня совсем не удивило, папа всегда очень аккуратно обращался с оружием и содержал его по первому разряду.

Главное, револьвер оказался в порядке и готов к употреблению.

— Судья! — Я держал револьвер вроде как небрежно, но наготове. — Сдается мне, вы стали чуть забывчивы. Что-то не похоже на таких, как вы. Понимаю, у вас много важных дел и все такое прочее…

Он медленно выпрямился и бросил на меня колючий взгляд. Перевел его на револьвер в моей руке, затем снова на меня. Может, мне, конечно, и всего семнадцать, но нам с папой случалось тусоваться в самых крутых компаниях. Для меня судья выглядел не страшнее тех, с кем нам частенько приходилось сталкиваться.

— Забывчив? Ты это о чем? — угрожающе протянул он.

— Насчет тех денег. Вчера вечером папе здорово везло. Говорят, он выиграл много наличных и даже кое-какую недвижимость, но я почему-то не вижу ничего на вашем столе.

— Не надо, не надо, сынок! Тебе все наврали. Думаю…

— Слушайте, мистер, — перебил я его. Но спокойно, не повышая голоса. — У этого шестизарядника не так уж много терпения. Может вообще-то и не выдержать. К тому же мне совсем не трудно собрать двадцать, а то и тридцать свидетелей, которые наблюдали за той игрой. Собственными глазами… В городе полно чужаков, судья, которым вас нечего бояться, и они без проблем подтвердят все, что видели вчера вечером. Об этом и так говорит весь город. Посмейте заныкать хоть один цент у бедного мальчика-сиротинки, который только что лишился отца, и, не сомневаюсь, все эти парни тут же бросятся искать веревку, чтобы кое-кого вздернуть… Догадываюсь теперь, почему наш старый Динглберри так расстраивался из-за моего отъезда. Наверняка вы велели ему под любым предлогом задержать меня, пока тут все не утрясется.

Мои слова ему явно не понравились. Понятное дело — кому захочется расстаться с такими деньжищами? Да еще отдать их какому-то желторотому мальчишке! Но с другой стороны, вот он я, прямо напротив с шестизарядником в руке, и кто знает, не псих ли это, которому ужас как не терпится пострелять…

— Только попробуй нажать на курок, парень, и тебе не миновать виселицы!

— Мне еще не приходилось слышать, чтобы кого-нибудь повесили только за то, что он застрелил вора, — спокойно ответил я.

От злости судья Блейзер даже побагровел. Глаза сузились, угрожающе засверкали…

— Слушай, парень, ты в своем уме?