противника, чующего свою близкую гибель и потому окончательно остервеневшего, идущего ва-банк, не щадящего ни людей, ни техники. Противнику удается вклиниться на ряде участков в нашу оборону, отдельные его группы просачиваются в наши тылы, оседают в населенных пунктах.

Вот они отбили хутор у батальона мотострелков капитана Калмыкова. В помощь Калмыкову танковый полк сумел выделить всего танковый взвод. Перед комбригом — совсем еще юный, с комсомольским значком младший лейтенант, командир взвода.

— Видите хутор — семь-восемь домов? — спрашивает комбриг. — На хуторе немцы. Нужно уничтожить противника. Танков у них нет, но, правда, пехоты — почти батальон.

Взводный меняется в лице, переспрашивает растерянно:

— Батальон?..

Бабаджанян резко поджимает губы:

— Я неясно говорю?

Юношеское лицо младшего лейтенанта краснеет.

— Ясно, товарищ полковник.

Бабаджанян пристально вглядывается в него: совсем еще мальчик, хоть и с офицерскими погонами.

— А по-моему, что-то все-таки тебя смущает, младший лейтенант, — говорит он, меняя тон. Взводный чувствует: из голоса комбрига исчезли гневные нотки. А Бабаджанян добавляет ободряюще:

— Батальон — это батальон. Но это ж пехота, а ты танкист.

Осмелев, взводный произносит:

— В моем взводе было три танка, но теперь осталось, я докладывал, только два.

— Два, говоришь? Два танка? Но ведь это большая сила — два танка. У меня всего-навсего механизированная бригада — сборная солянка, всякая всячина, а у тебя танки! Разве можно сравнить? — с поддельным удивлением спрашивает Бабаджанян под смех присутствующих.

Смеется и младший лейтенант, вскидывает руку к козырьку:

— Есть, уничтожить противника. Разрешите выполнять?

— Выполняй, друг! — Бабаджанян протягивает ему руку. — Помни: за хутором обороняется батальон капитана Калмыкова. Худо ему. Надо помочь ребятам. На тебя одна надежда и у них, и у меня…

Восемь танкистов младшего лейтенанта в тот день уничтожили до двух рот вражеской пехоты.

9 мая 1971 года маршал получил письмо. Привожу его в сокращении:

«…Пишет Вам бывший командир танкового взвода танкового полка Вашей бригады младший лейтенант И. П. Логвиненко… Хочу напомнить эпизод, имевший место… в середине апреля 1944 года.

…О действиях моего взвода на следующий день я доносил Вам. Но в донесении я не стал писать о судьбе второго танка моего взвода.

Когда мы подошли к хутору, из одного дома в другой начались перебежки немцев. Я понял, что немцы, увидев нас, хотят укрыться в танконедоступных местах. Не теряя времени, оба танка на больших скоростях ворвались в хутор, на ходу стали уничтожать бегущих немцев…

Увидев наши танки, Калмыков и его люди воспрянули духом. Нам стало веселее, когда к нам прибыла рота ПТР в составе 16 человек… Утром к нам приехал Ваш заместитель и передал Вашу благодарность за работу на хуторе…»

И подпись под письмом:

«С уважением к Вам офицер запаса, ныне шахтер, Логвиненко».

— Жив, жив герой! — радовался маршал. — Танки его действовали не просто геройски, они артистически действовали. А какая подпись! Танкист и шахтер — подумай, сколько заложено в этом сочетании слов!

Заложено, действительно, многое. Но это другой разговор. Хотя и очень важный. Сейчас думаю, какие верные слова нашел комбриг, чтоб вселить уверенность в юного взводного, чтоб подвигнуть его на неравный бой — из двух танков у него остался один, и хотя танк — и грозная машина, но ведь один танк, а против почти батальон автоматчиков врага.

Успехи А. X. Бабаджаняна в «науке понимать человека» имели глубокие корни. Чтоб «докопаться» до них, придется нам вернуться к далеким годам юности маршала.

«…Время от времени я наезжаю в свои Чардахлы. И часто встречаю здесь тех, кто, как и я, давно покинул родное село. Большинство почему-то военные — Маршал Советского Союза И. X. Баграмян, генерал Г. Г. Манасян, а офицеров и не счесть. А ведь Чардахлы уж такое, казалось бы, не воинственное селение…» — писал Бабаджанян в своих мемуарах.

А село между тем особенное. Не всякий большой город может похвастать, что он — родина сразу двух маршалов, а маленькие Чардахлы могут. Могут с гордостью рассказать еще и о том, что проводили на войну 1250 односельчан и они достойно сражались за честь и свободу Отчизны.

320 чардахлинцев не вернулись с поля брани. Ереванские скульпторы подарили этому армянскому селу, расположенному на территории братского Азербайджана, величественный памятник павшим — на холме, возле устремленной к небу гранитной стелы, возвышается бронзовая фигура женщины, символизирующая Родину-мать. Поправ коленом поверженного зверя, опершись рукой на меч, другой рукой она венчает лавровым венком славы сынов своих, сложивших голову за ее свободу и независимость.

Маршал Советского Союза И. X. Баграмян

и Главный маршал бронетанковых войск

А. X. Бабаджанян. 1976

Но село в самом деле отнюдь не воинственное. Тут всегда подтрунивали: мужчины, дескать, зря и кинжалы на поясе носят. Впрочем, в ответ на язвительные насмешки любили сельчане спокойно заметить: «Оружие, оно ведь и для защиты…»

И верно, спокон веков пасли здесь отары овец, возделывали землю, отвоевывая у каменистых гор каждый клочок, где можно посеять хлеб или картофель, да крепко, по-братски дружили с соседями — рядом азербайджанское селение Хар-Хар, русская деревня Славянка…

Но, когда надо, меняли чардахлинцы плуг на меч и бурку чабана на серую солдатскую шинель. Живет здесь предание, что одного из чардахлинцев похвалил за военную храбрость сам Петр Первый…

— Это действительно было? — спросил я у маршала.

— Много слишком воды утекло с тех пор, кто знает… — разводит руками маршал. — Одно скажу: хоть и неписаными были законы гор, но первым параграфом значилось в них — будь защитником своего очага, своего дома, своего края, своей страны. Жизнь твоя дорога, но не дороже чести Родины, отдай за нее свою жизнь, чтоб продлилась жизнь ее. Суровость закона этого прежде всего адресовалась мужчине. Мужчина брал меч или просто топор — что первое попадалось под руку — и становился в строй защитников, в строй воинов. Стать воином мог каждый, кто достигал возраста мужества. Но дальше нужно было с честью оправдывать свое мужское звание. И потому оно считалось в высшей степени почетным. Мальчик становился мужчиной, а значит, воином, защитником. Когда мальчуган совершал смелый поступок, о нем говорили одобрительно: «Погляди на него, взрослый уже, воин». Суровые законы гор требуют воспитания в мужчине сызмальства чести рыцаря и защитника правого дела.

Рассказ маршала о Чардахлах, его неповторимом своеобразии, его людях, традициях, необычайной «военной» судьбе так поразил и увлек меня, что я сам поехал туда, и в результате телевидению был предложен сценарий документального фильма с броским названием «Маршалы из селения Чардахлы». Сценарий приняли — уж очень привлекло, очевидно, само название, — попросили только согласовать содержание