— В партии, — возразил Жолудев, — есть достойные люди и дворянского происхождения. Они поняли, что единственная правда на земле — наша рабочая правда. А главное, понять, где правда. И честно за нее бороться. Борется за нее честно, — значит, наш…

Курсант Чавчавадзе остался в комсомоле, остался в школе, окончил ее одним из лучших, стал замечательным командиром, отважно сражался, снискал всеобщее уважение.

Клементьев говорил: Жолудев — настоящий большевик, питерская рабочая школа.

Парторг Жолудев внимательно следил за тем, как учится и мужает рабочая прослойка в курсантской массе. А в ЗПШ больше семидесяти процентов курсантов были выходцами из рабочих.

— Помни, комсомольский вождь, — наставлял он Бабаджаняна, — один раз пообщаться с рабочим коллективом — это больше, чем десять лекций о рабочем классе. Чаще бывайте на заводах и фабриках. Оторвешься от народа — навсегда потеряешь его доверие. А мы — армия народа. Вот это пусть для тебя будет самым главным лозунгом в жизнц.

Здесь же, в ЗПШ, произошло в жизни Бабаджаняна событие, которое он называл событием «чрезвычайной важности», — его приняли в партию коммунистов, с которой оказалась связана вся его последующая жизнь. Партия учила жить интересами народа, быть в гуще народа, учиться у народа его великой мудрости, учила служить народу.

Он не стал кадровым политработником, хотя по окончании школы ему предлагали пойти политруком роты, предпочел должность более скромную — командира взвода, строевую службу. Но вся его жизнь органически была связана с партийной работой. Так было не только в послевоенное мирное время, когда он избирался делегатом партийных форумов, так было в дни боев и сражений Великой Отечественной, когда поведение члена партии подчинялось одному: «Коммунисты, вперед!»

Спустя четверть века после войны, когда готовились его мемуары и ему хотелось, чтобы поярче было сказано о том, что такое коммунисты на войне, он вспомнил ставшую знаменитой фронтовую фотографию известного военного корреспондента М. Альперта, изображавшую человека, который поднимает в атаку бойцов.

— Мне кажется, — сказал маршал, — еще слышны его слова: «Вперед, в атаку, за мной!» И смотри: сам на бруствере, над окопом, открытый пулям врага, весь воплощение неотразимой воли, стремительности, убежденности — сама правда, за которой нельзя не броситься вслед. Настоящий политрук!

— Но, — возразил я, — снимок этот называется «Комбат»…

— Неужели? — разочарованно протянул Амазасп Хачатурович. — Все равно, я именно таким вижу образ политработника… Давай тогда не будем писать слово «снимок», напишем «образ»…

Так мы и записали. Тем более что не была известна даже фамилия человека, запечатленного на фотографии.

Но вот прошло несколько лет, и в печати появилось сообщение, — журналисты докопались, установили точно, кто изображен на этой фотографии. На ней, оказывается, был… политрук! В сумятице фронтовых будней в записи фотокорреспондента вкралась ошибка. На самом же деле он сфотографировал тогда политрука Алексея Еременко.

О, как обрадовался маршал, когда я принес ему эту газету!

— Видишь, опыт обычно не обманывает — слишком много людей я встречал на войне. Обязательно это надо в книге исправить, обязательно!

Он успел это исправить — в прижизненном переиздании мемуаров…

В книге достойное место уделено его боевым соратникам — политработникам М. П. Скирдо, Н. И. Пивоварову, А. И. Кортелеву и многим другим.

Когда речь заходила о его армейских «учителях», политработники всегда стояли в одном ряду со строевыми командирами: Г. К. Жуков и К. Ф. Телегин, И. С. Конев и И. П. Шекланов, М. Е. Катуков и Н. К. Попель, первый ротный командир в полку, где Бабаджанян начинал командиром взвода, — Н. Г. Селихов и первый политрук П. Я. Яремчук.

Для новоиспеченного взводного, только что выпущенного из военной школы, так много значил добрый совет опытного наставника. Сколько бы ни давала школа, а выйдешь в жизнь, и тысячи проблем обступают тебя. Ведь первый этап твоей практической жизни — это буквально «лиха беда — начало».

У Бабаджаняна на этом начале был комроты Н. Г. Селихов — человек сурового нрава. Нрав этот, впрочем, не мешал ему быть справедливым, строгость не препятствовала душевности, сдержанность не мешала устанавливать с молодыми командирами в неслужебное время отношения старшего друга, товарища, приглашать их на домашние чаепития, которые мастерски организовывала его жена.

С тех далеких времен и до конца жизни для А. X. Бабаджаняна оставался примером в отношениях с подчиненными первый ротный командир, хотя служить им вместе пришлось сравнительно недолго.

Сослуживцы вспоминают, как много лет спустя, в послевоенное мирное время, уже командующий округом, генерал-полковник, Бабаджанян был вдохновителем организации офицерских вечеров отдыха, как настаивал, чтобы на этих вечерах присутствовали все офицеры, и непременно с женами. Как неизменно становился душой этих вечеров, а коли застолье — так непревзойденный тамада, сверкал остроумием, не забывал сказать доброе слово о каждом присутствующем. Никогда не гнушался приглашением подчиненных на семейное торжество, а кстати, мог собственноручно и настоящий кавказский шашлык приготовить. Обаяния было ему не занимать. Впрочем, все это не мешало на следующее утро снова предстать строгим и требовательным начальником.

Недолго довелось Бабаджаняну служить под началом ротного командира Н. Г. Селихова, военная судьба разбросала их в разные стороны. Сколько времени минуло с тех пор, но не прошло чувство признательности своему первому учителю — спустя сорок с лишним лет маршал разыскал его вдову — Людвигу Иосифовну (полковник Н. Г. Селихов геройски погиб в 1943 году на Кубани, где дралась руководимая им 414-я Краснознаменная Грузинская дивизия), ходатайствовал об определении ей пенсии, позаботился, чтоб на офицерском кладбище в Краснодаре был установлен памятник Николаю Георгиевичу…

— Когда я произношу свое «спасибо за науку», — говорит маршал, — я всегда адресую его все-таки не одному Селихову, а еще и П. Я. Яремчуку — политруку нашей роты. Слились оба эти человека в моей памяти — впрочем, они слитны и едины были и в действительности.

Командиру взвода Бабаджаняну в 1930 году довелось принимать участие в изоляции и ликвидации беко-ханских, кулацких банд, действовавших в то время в Закавказье. И тут очень пригодились советы и наставления опытного П. Я. Яремчука.

Политрук однажды сказал Бабаджаняну:

— Больно часто твердишь бойцам: смелого пуля боится…

— Так это же Суворов! — возмутился Бабаджанян.

— Суворов, не спорю, — миролюбиво продолжал Яремчук, — только я за то, чтоб ты добавлял все время к слову «смелого» еще и «умелого». Кстати, это тоже Суворов…

В правоте политрука взводный убедился вскоре — был убит бандитской пулей один из командиров рот, козырявший своей храбростью и не желавший «кланяться» пулям.

— Умный командир действует так, чтобы сразить противника, а самому остаться целым и невредимым. Ты умей организовать бой, а не ходи, как петух, под обстрелом…

— Это тогда комполка сказал, Недвигин, Николай Петрович его звали. Подтвердил правоту политрука, — вспоминает маршал.

Бабаджанян до конца своих дней вызывал у всех восторженное удивление цепкой памятью, хранившей десятки,