работать в очистительной было сложнее всего: чумы слишком хорошо видны. Каждый раз смотреть на эту ужравшуюся рожу, дышащую свежим воздухом через маску, слушать этот отвратительный смех, извергаемый жёлтой глоткой и бледно-зелёного змеиного языка и понимать, то это будет продолжаться бесконечно — это настоящая пытка.

Заходя за угол, командир оглядел помещение — пока пусто, лишь две будки чумов по сторонам; группы «А» и «Б» будятся раньше на пять минут для изучения плана.

Войдя в «зал угольного забоя» (помещение, где производилась непосредственная добыча), взору открылись две фигуры: Доминик Бражик (номер 572644А2) и Петр Дожик (номер 323372Б2). Лица у них не мрачнели от тяжести поставленной задачи, но косились ото сна.

«Что, не спалось?» — поприветствовал шахтёров Гавриил. Он любил воодушевлять народ подобными репликами, пробуждая гнев и злобу в строго ограниченных количествах (и не важно было, на кого она выльется, главное то, что это поможет выжить). Сегодня чумы дали поспать всего 4-ре часа, в отличие от обычных 8-ми; вообще говоря, это единственное, с чем повезло людям — чумам сна требовалось 16-ать часов, и они считали об аналогии в этом с людьми, поэтому урезали время всего до 8-ми.

«Спалось. — шепнул Доминик подошедшему командиру — Эти сволочи помешали. Не в курсе, с чего сегодня такие сюрпризы?»

«Да тут не мудрено понять, — отозвался заместитель. — Осволочели они».

«Два сапога пара. Как им повезло работать вместе. — думал Гора. — Даже глаза одинаковые… Тёмно-голубые с искрой и ненавистью. И как это их до сих пор не поймали?»

«Что думаешь Гора?»

«Да что тут говорить… Козлы…»

Все дружно рассмеялись.

«От слов к делу. — продолжил Гавриил. — Я вот по какому вопросу…»

Их лбы напряглись, глаза засверкали, рты слегка приоткрылись — словом задействовались все части лица, будто в ожидании удара молнии в чистом поле, где стоит лишь один человек.

«Выход».

«Ну, я-то думал», — мышцы расслабились.

«О том, о чём ты подумал, никому не говори. Ещё не время даже думать… А вот мечтать, в самый раз».

«Об этом все думают, и ты прекрасно знаешь».

«И чумы тоже», — тут Гавриила осветила. Он и раньше говорил эту фразу, но только теперь понял, какую силу даёт её осознание. Это шанс.

«Ну Выход…» — сказал Дожик.

«Это шанс. Это действительно шанс», — думал Гора.

«Килограммов 125, а…»

«Что?» — опомнился командир.

«ТЫ спросил про Выход».

«Ах, да. И?»

«Мы — 125, 647-ая — 80. Я уже поговорил, так что можешь не пробовать, говорят их сегодня сильно секут».

«Ещё не закончили работу и уже секут… — по наказаниям у чумов был целый устав — Хорошо. Мы организуем передачу», — ответил Гора и снова подумал: «Это ведь и правда шанс».

По возвращении командира на место сортировки сома начала работу. Но Гору сейчас это как-то не интересовало: впервые за свои сорок пять лет он увидел реальный шанс освободить людей.

«Гора», — позвал Константин своего командира.

Тот в свою очередь «очнулся» уже в третий раз за день: «Что?»

«Рафаил. Он решил выйти сегодня».

«Где он?»

Зам показал куда-то в середину зала, где за спинами и лицами, а так же, конечно, метановой пылью, которой был забит каждый уголок шахты, нельзя было разглядеть ровным счётом ничего.

После десятиминутного поиска молодой парень Рафаил (номер 97899213В2; категория «В2» — «серый» рабочий) был найден.

«Ты что, специально?»

Пять дней назад взорвался метан, и 381-ая сома потеряла троих убитыми и одного раненым. Этим раненым и был Рафаил: ожог второй степени на полруки. Гора выдал ему «отпуск» (за теми, кто не работал, чумы не следили, пока план выполнялся).

«Я уже здоров», — ответил парень, продолжая отмывать землю от угольков, не поднимая головы. Пузырёк от ожога лопнул, затем лопнул ещё один: прозрачная жидкость потекла в воду. Рафаил вздрогнул, затем затряслась рука, но головы он всё же не поднял.

«Перестань. Это приказ», — скомандовал Гавриил.

Рафаил остановился и поднял голову. Серые непроницаемы глаза выражали спокойствие и сдержанность. Высокий лоб и поразительно белая кожа. Она казалась белой, несмотря на очевидную угольную грязь, покрывавшую её почти везде; и даже отдавала синеватым цветом. Гавриил видел в нём потомка ариев, которых считали удивительно развитой и гармоничной цивилизацией.

«Я не могу не работать. Ты же понимаешь это», — ответил парень и впился командиру в глаза своим тяжёлым стеклянным взглядом. Единственным человеком, способным «переводить» это взгляд, являлся Гора. Он часто наблюдал своим самым уравновешенным подчинённым и всегда видел в первую очередь печаль. Его глаза часто смотрели не на чумов, а на людей, занятых работой; они изливались кровью от того, что все трудности, пройденные людьми не приносят никакого толку. Глаза смотрели и страдали от чужого рабства. И сейчас Гавриил видел эти глаза; они хотели, во что бы то ни стало покончить со страданиями людей, в том числе и путём собственной жертвы — за это Гора очень любил своего сына, но смотреть на такой альтруизм было не в его силах.

«Рафаил, слушай мою команду. — перешёл командир на совершенно деловой лад. — Иди в сектор 1 (что-то вроде «людского дома» место отдыха после работы; тоже в шахте, на поверхность чумы выводили два раза в месяц примерно на полчаса) и спи. Не выходи оттуда неделю. Это приказ».

Сын Горы отвернул глаза и посмотрел на женщину лет пятидесяти, отмывающую уголь, в двух метрах от него: глаза залились кровью, а на руке лопнул ещё одни пузырь.

«Есть», — ответил Рафаил и побрёл к 1-ому пути, ещё более, нежели раньше наклонив голову. Он никогда не хотел, чтобы о нём думали, как о ленивом или боящимся смерти человеке. И, хотя никто так и не думал — наоборот, негласно за сильный характер его называли «Скалой», а не «сыном Горы», как бы отделяя его, пусть ещё и не столь большие, заслуги от отцовских — даже его отец не имел такого стремления работать.

«И не забудь забинтовать руку», крикнул вдогонку Гавриил. Вдобавок к тому, что бинтов не хватало до ужаса (так мало, что приходилось мыть старые по несколько раз, пока они полностью не стирались), чумы ещё и запрещали их носить вне 1-ого сектора. Это входило как приложение к «Уставу об одежде», в котором нельзя было носить любые вещи, не имеющие отношение к работе, и шло перечисление этих предметов. А если что-то забывалось (так было в случае со Станиславом Лещинским, который надел цепочку с крестиком много лет назад; вообще говоря, их многие носили, лишь бы был, но заметили за