– В конце концов, он просто так от нас не отвяжется! – убеждала меня жена.

Я с большой неохотою согласился, но в назначенный день таксист так и не явился. Мы с женой так сильно перепугались, что решили тут же обменять нашу квартиру на квартиру в другом районе, а может даже и в другом городе, но в это время, когда мы искали вариант обмена, к нам внезапно явился молодой человек, который представился сыном таксиста и потребовал деньги. От удивления я просто онемел.

– Но позвольте, откуда мы знаем, что именно вы сын таксиста?! А вдруг вы просто проходимец, который, может быть, по пьяной лавочке добыл у нашего визави необходимые сведения?! – вполне логично возразила ему моя жена.

– Ну, тогда посмотрите мой паспорт, вы же, наверное, помните фамилию и имя моего отца?! – и молодой человек протянул нам свой паспорт.

– И паспорт можно подделать! – усмехнулась жена. Для ее моральной поддержки я тоже улыбнулся во весь рот.

– Ну, хорошо, – вздохнул молодой человек, – давайте я вас тогда свезу на могилу своего отца!

– А он, что, уже умер?! – удивились мы.

– Да, – грустно вздохнул молодой человек, – он погиб в автокатастрофе. Сначала попал в аварию, а потом в больнице уже умер. Там в больнице, перед смертью он все же успел мне все рассказать.

– Да, ну, бред какой-то! – рассмеялась моя жена. Желая ее взбодрить, я тоже громко рассмеялся молодому человеку в лицо, а потом выгнал его вон из нашей квартиры. Он сопротивлялся, но очень слабо, что позволило мне за одну минуту избавиться от него.

– Нам надо срочно меняться! – нахмурилась жена. Складка между двух бровей сделала ее

потрясающе суровой женщиной.

– Ну, допустим, мы поменяемся, – вздохнул я, – но эти люди, с которыми мы поменяемся, все-равно будут знать наш новый адрес, то есть свой старый! Так что ничего мы от этого не выиграем!

– Тогда ее надо продать! Продать и купить новую! – уже закричала жена.

– А зачем нам ее продавать, если у нас есть деньги от продажи квартиры моих родителей, – улыбнулся я, успокаивая ее, и гладя по головке ладошкой.

– Какой ты умный! – восхитилась мной она и мы тут же от нахлынувших на нас чувств, совокупились. Совокупление наше было долгим и страстным. Моя жена плакала от счастья за меня, а я плакал от счастья за нее, а потом мы с наслаждением пили эти слезы на щеках друг у друга. Слезы были очень соленые, как морская вода, а волосы были мокрые, как будто мы только что вышли из моря.

В этот же день мы сняли гостиничный номер, а через месяц въехали в новую квартиру, но, буквально, в день нашего вселения молодой человек снова пришел к нам в гости.

Теперь он был более убедителен, и в словах, и в жестах его ощущалась несгибаемая сила злой и ничем неуправляемой кроме жадности, воли.

– От меня не сбежишь! – злорадно усмехался он, сверкая прищуренными хитрыми глазами, – я как сыщик, кого угодно и где угодно разыщу! Если желаете, даже из-под земли достану!

– Ну, мы вам согласны, вы только подождите, – всхлипнула в отчаянье моя жена.

– Чтобы вы опять куда-нибудь удрали?! – засмеялся он весьма нарочитым искусственным смехом. А потом он демонстративно сел на стол и закурил, стряхивая пепел на наш новый ковер. Это так взбесило меня, что я тут же ударил его по голове большой китайской вазой. Ваза разбилась, но его голова осталась цела и невредима, лишь одна небольшая ссадина у него на лбу чуть-чуть кровоточила.

– Вы еще об этом пожалеете, – обиделся молодой человек, направившись к выходу, но в эту минуту моя жена хлопнула его по затылку будильником. Будильник рассыпался, но его голова опять осталась целехонька.

– Хоть бы часы пожалели, – попытался пошутить он, оборачиваясь к жене, но она в этот момент обрушила ему на голову, недопитую нами бутылку шампанского, которую мы раскрыли как раз по случаю нашего с ней новоселья.

Молодой человек успел произнести только один единственный слог: «га», возможно, он хотел сказать «гады» или «гадина», но мы так ничего и не поняли, потому что он умер.

И тут же от нахлынувших на нас чувств, мы с женой расплакались и совокупились, взволнованно поглаживая руками во время совокупления, остывающее тело молодого человека, будто сомневаясь в его тогдашнем существовании…

Уже наученные горьким опытом, мы не стали вызывать такси и завертывать его труп в новый ковер. Мы поступили иначе, мы купили очень большой и вместительный чемодан, куда уложили тело молодого человека, а потом свезли его к нам на дачу, где зарыли его под раскидистой вишней. Весной на ней цвели цветочки, а мы с моей ненаглядной ими любовались, и с неподдельной грустью оплакивали в душе такую короткую и никчемную жизнь молодого человека, и думали, думали: «Как же неисповедимы пути твои, Господи!»

Впрочем, на этом наше с женой злоключение не кончилось! Как-то вечером, наверное, уже спустя год, к нам пришла какая-то старушка и сразу же с порога стала орать, куда мы дели ее внука! Будучи вполне опытным психиатром, я вызвал спецбригаду, которая увезла старушку в психиатрическую больницу, где она и провела остаток своих дней, находясь под неусыпно бдительным взглядом моего ближайшего коллеги. Конечно, тут сразу же возникает вопрос: «А почему тогда я не мог также поступить и с соседом, который истязал и мучил мою жену?!

Наверное, я никогда не смогу найти ответа на этот злоебучий вопрос. Возможно, страх моей жены передался и мне, а я в свою очередь был как кролик удавом, парализован этим самым ебательским страхом! И еще я хотел умолчать о старушке. Почему-то мне показалось, что моя совесть тогда останется чистой и незапятнанной хотя бы для окружающих меня людей, но постепенно я пришел к выводу, что людям, в общем-то, наплевать какая у меня совесть а вот, перед Богом-то и в самом деле не спрячешься! Он-то у нас, вроде как Вечный, хотя Бог его знает!

И еще вся моя храбрость во мне была только от безумия нашей с женой любви, и это я осознаю все яснее, с каждым днем все яростнее совокупляясь с нею, будто благодаря этим безумным взаимным толчкам нашей плоти, мы избываем с нею все наши грехи!»

Женщина с ампутированной ногой, то есть совсем без ноги, согласилась на встречу со мной, вероятно, потому что вследствии своей хромоты из-за протеза, и вообще из-за своего несчастия была крайне одинока.

Ее согласие не столько удивило меня, сколько разозлило…

Просто была одуряющая жара, а поэтому я сбежал с лекции по семейному праву и бродил один по городу, и иногда дурачился, совершенно невинным образом приставая к молодым женщинам, громко смеясь и выставляя напоказ юную и глупую неприкаянность оголодавшего в большом городе студента… И вот в этот жаркий, душный и почти беспамятный день я вдруг наткнулся на неуклюжую хромоножку, и стал от скуки заводить бессмысленный разговор о древнегреческой философии, в частности о Платоне, о его несчастной и невостребованной любви к Сократу, как к одухотворенной женщине, которую до него еще никто по-настоящему так и не познал, и еще,