Восьмичасовой рабочий день и шестидневная рабочая неделя, на мой взгляд, шли вразрез с трудовым законодательством в части использования труда несовершеннолетних.

А эпидемия дизентерии в лагере и брюшного тифа в соседней деревне не только расширили мои медицинские познания, но внесли разнообразие в рацион питания – в него были включены различные антибактериальные препараты.

Брюшной тиф, до этого вызывавший у меня ассоциации с гражданской войной и революцией, оказался нормальным явлением в южных районах Союза и в конце двадцатого века.

К счастью, ни я, ни мои одноклассники не заболели.

Вдобавок в последний момент к нашему отряду прикрепили второй – ребят из спортивной школы, ежедневные стычки с которыми редко завершались в нашу пользу.

Однако я получал истинное удовольствие от этой поездки.

Во-первых, нам удалось заработать немалые деньги, впервые в жизни, а во-вторых, со мной были мои друзья, рядом с которыми все неприятности казались пустяками.

В конце августа мои родители вместе, впервые за четыре года, отправлялись в отпуск, и мне был предоставлен выбор – поехать с ними или остаться в Москве, где, проявив самостоятельность, я должен был продержаться две недели на пятнадцать рублей.

И если бы они направлялись в любой другой город, кроме Риги, я непременно остался бы дома, но Рига – остров западного мира, готическая Европа, – навсегда завоевала мое сердце, и скоро под стук колес я ехал к Балтийскому морю.

Как и четыре года назад, нас встречал отец Артема Юлий на своих уже не совсем новых «жигулях». Он немного постарел, а вот его жена совершенно не изменилась.

Хозяйка большого дома, Ида была искренне рада нашему приезду, и ее огромная рижская квартира в старом доме навсегда останется в моей памяти как тихое спокойное место, где жило счастье.

Счастьем был и весь август восемьдесят четвертого года: поездки к морю, обеды и незабываемые вечера, которые всегда начинались с просмотра премьеры «ТАСС уполномочен заявить…» и завершались обсуждением фильма, «серьезными» разговорами.

Меня никогда не просили уйти при обсуждении тем, которые могли быть определены как пограничные, и только я сам, уходя в дальнюю комнату, погружался в мир книг, мрачные фантазии Эдгара Аллана По или непонятные рассуждения Кобо Абэ.

Я разместился в комнате Артема, хозяин которой оставил ее на два года.

Он угодил в армию только потому, что альтернативой было отчисление из института и, вероятнее всего, судимость.

Артем пытался перепродать кассетный магнитофон, который привез его знакомый моряк, вернувшийся из рейса. Конечно же, Артему не повезло в том, что именно его задержали сотрудники ОБХСС, хотя сотни рижских парней занимались этим, пользуясь возможностями портового города.

Так Артем и ушел в армию со второго курса Института инженеров гражданской авиации, который в дальнейшем он так и не окончил.

Стараниями отца он служил здесь же, в Латвии, в ста километрах от дома.

Мы приехали в Валмиеру, где дислоцировалась его воинская часть, и я впервые за эти четыре года увидел Артема.

Перемены в его облике были значительны – передо мной стоял не полноватый хулиган – подросток, а стройный и подтянутый мужчина, который говорил четко и размеренно. И которому до меня не было никакого дела.

Родители задавали ему обычные вопросы: о еде, о режиме, об отношениях с сослуживцами и офицерами.

На меня его внимание было направлено только один раз, когда я вклинился со своим заявлением, что планирую стать офицером. Артем посмотрел на меня и сказал:

– Надеюсь, к окончанию школы ты поумнеешь.

Это разозлило меня: стать офицером было моей мечтой. Воспитанный в военной семье, на примерах кодекса офицерской чести, на фильме «Офицеры», романтике рассказов отца и его сослуживцев…

– Ты же не поумнел, – в сердцах бросил я, – наверно, поэтому на голове пилотка со звездой, а не фуражка с кокардой!

На этом, собственно, наше общение и закончилось, Артему надо было о чем-то поговорить с отцом наедине, и я отправился собирать грибы, которые росли в в лесу около части в большом количестве.

1986. Ноябрь

Окончив школу, я поступил в Московский институт инженеров транспорта.

Я не смог пройти медкомиссию в военное училище, и мне казалось, что теперь, чем бы я ни занялся в жизни, толку от этого не будет ни малейшего.

Вступительные экзамены я сдал без труда – получив три четверки, я был зачислен в славные ряды московского студенчества, на факультет «Мосты и тоннели». Выбор факультета, как и выбор института, был случайным и, как вскоре выяснилось, ошибочным.

Учеба мне давалась тяжело, физика, высшая математика и чертежные дисциплины сводили меня с ума. Отдушиной для меня стали совершенно ненужные для строителей мостов история партии и английский язык. Кроме того, с удовольствием я посещал и спортивные занятия. Свободного времени у меня было достаточно для того, чтобы найти себе увлечение: я всерьез увлекся музыкой. Слушал почти всю «тяжесть», которую удавалось достать: «Акцепт», «Дио», «Ван Халлен», «Металлика», «Хелоуин», «Мановар».

Увлечение хэви-метал накладывало определенные обязательства на мой внешний вид, я отрастил длинные волосы и обзавелся различной рокерской утварью: ремнями, цепями, значками и браслетами, которые я cамостоятельно изготавливал вечерами вместо подготовки к зачетам и экзаменам. Согласно классическим канонам экономики, излишки продукции я реализовывал на свободном рынке.

Каждое воскресенье сотни «металлистов» выезжали из Москвы на электропоездах и на тихих станциях, с обезличенными названиями типа «38-й км», устраивали товарную биржу: обмен и купля-продажа, прием заказов и приобретение расходных материалов.

Обычно все, что я зарабатывал, я тратил в тот же день на новые кассеты с записями любимых групп, оставляя пятьдесят рублей для приобретения материалов.

Артем неожиданно приехал в командировку в Москву. Весь вечер я восторженно рассказывал о новой волне в развитии рока, о том, как классические композиции «Пинк Флойд» и «Лед Зеппелин» становятся историей, но не мертвой историей, а получившей второе рождение в виде творчества «Дио», «Ван Халлена» и «Металлики».

Мой рассказ сопровождался музыкальными композициями, которые вырывались из хрипящего динамика моей «Электроники-302».

Артем называл музыку несносной, утверждая, что людям, которые воспроизводят ее, никогда не улыбнется удача, потому что аудитория, то есть прыщавые подростки, совершенно неплатежеспособны, а серьезные люди никогда не станут покупать такие пластинки.

Но Артем с интересом слушал об импровизированных торговых площадках, которые мы устраивали еженедельно в перелесках ближайшего Подмосковья.

– Слушай, сколько стоит кассета с записью ну, скажем, твоей «Металлики»? – спросил он.