как прятать деньги, и ни с кем не поделилась. Софью это задело за самое живое. Перенести и пережить столько задарма было выше ее сил. Она вздумала проучить всех девок на примере Лельки и, закатив той громкий скандал, вышвырнула из притона.

Лелька лишь поначалу растерялась, не поверила, что Софья всерьез решила отделаться от нее. Ведь путанка еще не состарилась вконец, и мужики вовсю шли к ней, платили не скупясь. В борделе таких было не густо. И все ж бандерша выгнала Лельку. Та, уходя, не радовалась. В этом гнездышке она прожила пять лет. Случались тут свои радости и беды. Девки хорошо знали и привыкли друг к другу, жили одной семьей. И вдруг не стало их. Никого! Ни привычного уклада, уютной, прибранной комнаты, еды и нарядов. Лельке казалось, что здесь ее все любили. Но она ошиблась.

Вздыхает баба, вспоминая недавнее.

«Ничего, они еще опомнятся! Прибегут, умолять станут, чтоб вернулась, только хрен им во все щели. Сколько лет на мне катались? Мало было? Пусть сама Софья подставится, если кто захочет», — рассмеялась, вспомнив обрюзгшую бандершу. Той уже за пятьдесят перевалило.

Встала Лелька, оглядела себя в зеркале, заметила мелкую сетку морщин вокруг глаз и губ, приуныла.

«Катят годочки, вот и ко мне увядание пришло. А давно ли мордашка была как яблочко. Любовались даже бабы в притоне, завидовали. Хотя и немного лет прошло, все ж померкла моя рожа», — посетовала Лелька. И, обозвав саму себя облезлой мартышкой, вспомнила про ужин.

Пока ела, обдумывала, чем займется завтра.

«Надо дом прибрать. Вот отмою грязь, побелю, оклею обоями все комнаты, покрашу окна, двери и полы, заменю старую рухлядь на новую мебель, тогда можно о будущем подумать. Мне еще не поздно устроить свою судьбу. Сыщу хахаля с кучерявым наваром, заделаюсь содержанкой и задышу спокойно, — мечтала баба. — Только бы не развалюха и не жлоб попался. Так хочется сильного, молодого, страстного и ласкового. Но где сыщешь на заказ? Нынче старая перхоть к юбкам липнет. Этим дедам подай помоложе! А сами… ох, лучше не вспоминать! Сто граммов коньяку заложит и за столом уснет, забывает, зачем в притон пришел. Куда там бабу согреть, из-за стола без пердежа выйти не может. Не приведись влететь к такому. Хотя чего это загодя себя хороню? Софья без меня долго не продышит. Самое большее — неделю, а потом закатится, станет обратно звать. Да только помучаю их досыта. Не повезет сразу уломать. За все отомщу, за всякое слово! Ну а пока, чтоб время не терять, займусь домом».

Баба день за днем приводит дом в порядок. Договорилась с соседом-слесарем, тот ей по дешевке провел в дом воду, установил умывальник, ванну, унитаз. Взял с соседки по-божески. Потом двух женщин по Лелькиной просьбе привел. Те ей за две недели не только стены обоями, а и потолки плиткой оклеили, покрасили окна, двери и полы. Дом сразу преобразился, помолодел, да и сама хозяйка изменилась — перестала хмуриться, пугаться каждого звонка и человечьих голосов. Баба — трудно, медленно — привыкала к новой жизни.

Она врывалась в ее дом веселым смехом улицы, обрывками песен, первой робкой капелью. И Лелька, вглядываясь в лица прохожих, невольно завидовала им.

«Во хохочут, козлы! Аж дом трясется. С чего это заливаются средь дня?»

Вспомнила невольно, что жизнь в борделе оживала ночью. Днем все спали. Так-то вот и пролетели пять лет. В попойках, в похмелье, в пропотевшей постели, где ласкала липких чужих мужиков, называла их так тепло, щебетала ласковые слова, за это ей щедро платили. Не скупилась Лелька и на любовные клятвы. Все равно утром ни единого слова вспомнить не могла. Не запоминала лиц хахалей, да и зачем? В памяти берегут лишь лица и имена любимых. Временным кобелям не место в ней. Да и кто верил в слова? Лишь безусые юнцы. Но и те, коротко вспыхнув, быстро отгорали, Поняв свою оплошку очень скоро. Познав женщину, желторотые юнцы становились мужчинами и уже стыдились говорить о любви; вместе с невинностью теряли наивность и красивую сказку о самом лучшем и чистом чувстве, переставали верить в существование искренней любви, сочтя все разговоры о ней глупой фантазией больных на голову людей.

Лелька, видя эти перемены, мрачнела, замыкалась в себе. Да и она лукавила, научилась врать, играть в любовь, изображать радость при встрече с каким-либо щедрым клиентом. Они сами приучили ее к тому. «Лелька, лапушка, ну хоть соври, что любишь. Сбреши в душу! Я ж тебе не то ручки, транду озолочу, долларами засыплю. Ну что тебе стоит? А мне — радость! Хоть на миг поверю, будто не вовсе я говно и кому-то, пусть лысый и вонючий, дорог и взаправду нужен! Мне после того даже гады друзьями покажутся, а завтрашний день — подарком!» — просил пожилой мужик, и Лелька постепенно входила в роль. Трудно было лишь поначалу говорить сокровенные слова вовсе не любимому лишь из жалости, за баксы.

Она, понимая, утешала мужчин. Но если б хоть кто-нибудь из них заглянул на миг в ее душу… Ведь говорила баба

о любви, закрыв глаза, и видела перед собой совсем другого…

Как давно все это было, но помнилось. Вставало перед глазами розовой сказкой юности. Лелька любила, но никогда не призналась бы в том. Он сам подошел, робко ухаживал, не сразу решился поцеловать. Всего-то на год старше девчонки, может, от того робел. Вместо алых роз — символа любви — принес цветы шиповника. Тоже красные, колючие. И, положив их рядом с собой, завздыхал. Они встречались больше года.

— Что с тобой? — встревожилась тогда Лелька.

— Сердце болит, — ответил тихо.

— От чего?

— Тебя люблю. Всюду перед собой вижу. Говорю с тобой, спорю и советуюсь. Тебе смешно. А я боюсь потерять. Вот и живу как дурак в двух лицах. Мне скоро в армию. Дождешься ли? Станешь ли моей женой? Ты самая красивая из всех девчонок. Потому не захочешь ждать. А я не знаю, как буду жить без тебя. Если уйдешь к другому, мне лучше не возвращаться, пусть бы я умер до того…

— О чем ты? Я люблю тебя. — Прижалась к парню, обняла тихо, ласково. — Мне будет не хватать тебя. Но я постараюсь дождаться. И писать стану каждый день, — обещала ему.

Парень поверил. И до утра не отпустил девчонку. Он и впрямь любил ее больше жизни.

— Леля! Счастье, радость моя! Только не забудь, не предай, помни свое обещание. Я верю и стану жить надеждой. Я не смогу дышать без тебя! — целовал подружку. — Помни эту ночь, — умолял Сергей. Тогда они не знали, что именно та ночь останется в их памяти навсегда, искалечит их судьбы и жизни.

Сергей и впрямь скоро уехал служить в Морфлот. А Лелька лишь через полгода узнала о своей беременности. Девчонка даже не предполагала, что за одну ночь счастья можно поплатиться вот так горько. Ее беременность заметила мать в бане и тут же устроила Лельке скандал.

— С кем таскалась, сучка, кто набил тебе пузо, шлюха грязная? Говори, ублюдок, потаскуха подзаборная!

Орала так, что Лелька готова была наложить на себя руки.

— Убирайся вон из дома! Чтоб духу твоего тут не было! Мало сама дура, так еще в подоле вздумала принести! — влепила больную, обидную пощечину, и Лелька, одевшись наспех, убежала в дом. Она стала собирать свои тряпки в сумку, но тут вошла бабка — мать отца. С ней Лелькина мать ругалась постоянно.