я не стала его будить, а только тихонечко-тихонечко высвободилась из его рук. Вставать не хотелось, уж больно мягко, удобно было валяться в сухом душистом сене. Оно так нежно обнимало нас со всех сторон и лишь те части, что выступали наружу, дышали свежим летним воздухом, заправленным распустившимися цветами и созревшими ягодами. Попив необычайно вкусной колодезной воды, захотелось покурить. Ну и я, естественно, закурила, продолжая наблюдать за медленно прячущимся за горизонт солнышком. Было так хорошо, тихо и спокойно, что можно было долго-долго наблюдать за буквально каждым облачком дыма, как оно переходит из одной формы в другую, медленно расползается над головою и, затем, медленно рассеивается, снова и снова открывая прекрасные виды вдаль.

Так валяться можно было вечно, но несмотря на то, что было очень и очень удобно, тело всё равно нет-нет да немножко затекло и я решила пройтись вокруг крайней избы, посмотреть старый сад вокруг нее, немножко поесть малины с ежевикой. Я оставила Никиту дремать на копне и пошла в малинник. Ох, до чего ж ягода была вкусна. Я не могла остановится, всё лопала и лопала. Но, вдруг, я вздрогнула, от шума, который донесся со стороны церкви. Я выскочила из малинника и посмотрела сквозь деревья в сторону площади. Никого, только будто что-то прошмыгнуло в сторону вершины, к речке — в ту сторону, где спал на сене Никита. Я ужаснулась. Направиться вдогонку неизвестной персоне было не по себе, но обежать вокруг избушки и всего заднего двора было дольше. Все-таки я решилась пойти за скрывшейся за избой тенью, хотя душа уходила в пятки, а ноги и руки затряслись так, что озноб начал пробирать до костей. Успокаивало только то, что было еще достаточно светло. Я прошла мимо тянущихся за солнцем подсолнухов, высаженных вдоль плетёной изгороди и, увидев копну, немного приободрилась. Меня стало немного отпускать, когда я услышала сладенький Никиткин храп, а какой-либо мрачной фигуры и след простыл. Я, улыбаясь уверенно двинулась к любимому. И вот уже зашла на ту сторону копны и в сию же секунду меня сковал неимоверный ужас — там, откуда мгновения назад доносился отчетливый и знакомый, родной храп, никого не было! Копна была совершенно пуста, только следы от чьего-то раннего присутствия остались.

…Одна…

Описать такое состояние, наверно, практически невозможно.

В мгновение то, что казалось последние долгие несколько часов уже своим родным, полюбившимся, таким родным, своим, гостеприимным, еще пару минут назад казавшимся нашим собственным раем превратилось в мой персональный кошмар. Я сначала тихо, потом все громче и громче стала звать Никиту. Но он всё не откликался. Я обижала вокруг старой избы, выбежала на площадь, немного прошла вверх, вернулась обратно на луг, кричала — но никакого ответа не последовало. Я осталась одна. Организм затрясло так, что я метнулась, наверно интуитивно, в сторону церкви, надеясь, что в таком месте, пусть и заброшенном, может все-таки найдется хотя бы совсем маленький ответ, на совершенно непонятную сложившуюся ситуацию.

На алтаре продолжали гореть свечи, но сразу бросилось в глаза, что воска почти не натекло за эти последние несколько часов, что они провели в деревне и свечи продолжали гореть и гореть. Все было так же чисто, как и днем, но не более того: та же тишина и покой. Я интуитивно взглянула наверх и в то же мгновение снаружи купола как будто что-то блеснуло и вновь исчезло. Через секунду опять. Еще через секунду вновь блеснуло. Я собралась с силами и полезла наверх по завалившейся стене трапезной на вершину барабана. Что же там так поблескивало? И до середины я не добралась, когда снизу меня окликнул, показалось знакомый, мужской голос. Я дернулась, не удержалась и, к своему несчастью, сорвалась с верхотуры и спиною полетела вниз, к неминуемой гибели.

…И снова вместе…

Очнулась я в темном просторном помещении посреди допотопных школьных парт — сама лежала на одной из них. Парты эти, это всем известно, очень удобные и специально разработанные для формирования правильного письма у школьников и сохранения осанки и опорно-двигательного аппарата ребятишек в целости. И лежать на ней было не менее комфортно, тем более что Никита подложил мне под голову свою куртку.

Помещение было светло оштукатуренным, хотя кое где уже начала лопаться и обваливаться шпатлевка. Стены были завешаны добротными плакатами с математическими формулами, аксиомами и операндами. В Центре у передней стены стояла огромная деревянная классная доска, на которой как будто днем еще дети решали интересную заковыристую задачу.

Никита стоял у окна. Было уже темно на дворе. Но в окна то и дело проникал прерывистый луч света, за которым наблюдал Никита и каждый раз прятался, когда тот светил внутрь.

Я приподнялась и было заговорила, но Никита резко прислонил палец к сомкнутым губам и зашипел — снаружи доносились странные непонятные звуки, то ли крики предупреждений, то ли голоса о помощи.

Свет вдруг перестал появляться и голоса постепенно удалились.

— Вроде ушли, — выдохнул мой спутник и сел рядом со мной на скамеечку.

— Кто ушли? — спросила я, немного растерявшись от того, что со мной произошло давче и немного испугавшись от того, что мы боялись наконец-то появившихся людей здесь за весь день, кроме нас. Если, конечно, это были люди.

— Если бы я знал, кто это, тогда бы было намного спокойнее! — пожал плечами Никита.

— А что вообще произошло? Я помню, как потеряла тебя, как что-то увидела, как побежала к церкви, как упала с развалин, кажется…

— Ну, я проснулся, а тебя не было, я протер глаза и начал тебя искать. Мне не хотелось громко кричать, ну я и поднялся тебя поискать, думал, может ты по нужде в поле собралась. Нигде на виду тебя не было, ну я и пошел по краю деревни к садам, может там тебя найти. Ну а там, такие сладкие груши оказались, я и начал их лопать одна за одной, потом услышал крики, сквозь кусты увидел, как идет что-то похожее на лохматого толи медведя, то ли лося, а вместо шерсти у него солома. Да идет еще так странно, будто у него то ли три ноги, то ли одна короче другой. Я не стал идти через заросли, а обежал вокруг садов и увидел, как ты лезешь на крышу, окликнул тебя и замахал тебе руками, а ты и сорвалась вниз. Я пулей прилетел в разрушенную трапезную, где на, по счастливой случайности там