Камилла усилием воли прогнала страшные образы. Ни к чему ворошить прошлое.

— Чтобы обзавестись поклонником, — между тем продолжал дядя Август, — тебе нужно обладать чудесным характером Дезире.

— Ой, папа, — сказала Дезире, посылая Камилле извиняющийся взгляд, — разве можно так говорить! Камилла замечательная девушка, и незачем ей меняться.

Но Камилла не возражала против дядиного замечания: Дезире действительно была милейшим существом на земле, и Камилла ее обожала.

— Ну что ж, хоть в одном мы все согласны друг с другом, — примирительно сказала Камилла, зная, как расстраивают кузину ее споры с дядей, — у Дезире чудесный характер.

— То-то, — подчеркнул дядя, всегда оставлявший за собой последнее слово. — Поэтому у Дезире есть поклонник, а у тебя нет, а ведь ты старше.

— У Дезире есть поклонник? — удивленно переспросила Камилла, игнорируя дальнейшие попытки дяди вывести ее из равновесия.

— Только не делай вид, будто не знаешь, что месье Мишель проявляет к ней интерес, — едко ответил дядя Август. — Поэтому мы и должны пойти сегодня на бал. Я обещал месье Мишелю, что мы непременно будем. Он особенно расспрашивал о Дезире. — И, обращаясь к жене, самодовольно продолжил: — Говорю тебе, Юджина, если как следует подразнить рыбку червяком, она клюнет.

Камилла будто примерзла к месту. Просто не верится! Дядя Август до сих пор полон решимости выдать Дезире за этого старого распутного осла. Линдер Мишель уже сжил со свету одну жену. Бедняжка ушла на тот свет во время тяжелых родов вместе с так и не родившимся ребенком. Ни одна креольская семья не поощряла сватовства месье Мишеля, но дядя более чем охотно приносил милую, ласковую Дезире в жертву этому монстру.

О, разумеется, тот был богат, и Камилла понимала, что дядя надеется получить некую долю его богатств, соблазнив его жениться на Дезире. Но неужели деньги важнее всего остального? Двум оставшимся дома сыновьям Фонтейнов совершенно не обязательно тоже учиться во Франции, разве не так? А младшие дочери найдут себе мужей и без большого приданого, только благодаря своей внешности. Хотя, конечно, не самых богатых и знатных, как предпочел бы дядя.

Глядя на жену, дядя Август скрестил руки на груди.

— Так что сама видишь, моя дорогая, вы с Дезире должны пойти на этот бал. Если хочешь, оставь дома Урсулу — ей всего семнадцать, и один бал она вполне может пропустить. Но, поскольку сегодня там будет месье Мишель, Дезире должна танцевать на балу во что бы то ни стало! А значит, ты должна ее сопровождать, сама понимаешь, Камилла тоже может пойти, если пожелает.

— Но, Август… — запротестовала тетя Юджина. Дядя Август прервал ее на полуслове, рубанув рукой воздух.

— Это мое последнее слово. И не спорь со мной, Юджина!

— Папа, а может, нам все-таки лучше остаться? — подала голос Дезире. Было настолько непривычно, что всегда покорная дочь посмела вдруг возразить, что все повернулись к ней, недоумевая. Щеки девушки запылали, но она храбро продолжала: — Может быть, вместо этого пригласим месье Мишеля отобедать с нами? Я… я могла бы одеться во все самое красивое и приготовить свое коронное блюдо — пралине. Тогда все избегут ненужного риска.

Дядя благодушно улыбнулся.

— Я рад, что ты наконец начала поощрять ухаживания месье Мишеля.

Камилла нахмурилась. Хотя Дезире никогда открыто не укоряла отца, но, уж конечно, не поддерживала его попыток заполучить в зятья богатого старого развратника. Однажды она сказала Камилле, что знаки внимания, которые оказывал ей месье Мишель, омерзительны. Сильное словцо в устах кротчайшей Дезире.

Неужели она передумала? Камилла просто не могла в это поверить. Да невозможно даже представить, что это… пучеглазое, отвратительное чудовище дотронется до твоего тела своими мерзкими руками! Да Камилла лучше бы покончила с собой, нежели бы такое допустила!

А что, если Дезире просто боится остаться старой девой и этот страх подтолкнул ее к столь печальному решению? Несмотря на воистину замечательный характер Дезире, месье Мишель был ее первым настоящим поклонником. И поскольку всего через месяц он уезжает в длительное путешествие по Франции, то, может быть, Дезире увидела в этом свой последний шанс?

Дезире не то чтобы была некрасивой. На вкус новоявленных хозяев страны она была вполне симпатичной, потому что американцы, кажется, предпочитают худощавых, высоких женщин. Но среди приземистых креолов она смотрелась как жердь. Слишком высокая для большинства мужчин, она вдобавок была лишена тех белокурых бараньих кудряшек, которые являются здесь непременным условием женской красоты. Все в сочетании с мизерным приданым и жадным до денег отцом представляло собой не слишком выгодную для молодых людей партию.

— Недостаточно пригласить месье Мишеля на обед, детка, — продолжал дядя Август. — Должен же он увидеть твою грацию и изящество во всей красе. Ему нравятся женщины, которые хорошо танцуют. Он сам мне говорил. А любой подтвердит, что ты танцуешь с легкостью газели.

Вот это правда. Дезире, казалось, была рождена для танца. На балах она скользила, парила, порхала — и все замирали. Ах, все было бы прекрасно, если бы…

— Но, папа, если мужчины приносят на бал шпаги…

Дядя Август покровительственно обнял дочь за плечи.

— Бояться совершенно нечего. У них вечно одно на уме — поставить американцев на место. Я сам там буду и, уж поверь, сумею тебя защитить. Вот увидишь, все это, как всегда, пустая болтовня. Мы с тобой и с мамой отправимся на бал, и все будет хорошо.

— Я иду с вами, — решительно сказала Камилла.

Она, конечно, отнюдь не горела желанием присутствовать там, где мужчины собираются устроить драку, нет. Она достаточно повидала крови за свою жизнь, чтобы испытывать отвращение к подобным зрелищам. Но беспокойство за Дезире не оставляло ее. Надо понять, почему это кузина внезапно захотела бросить свою жизнь под ноги месье Мишелю. Если ради этого придется торчать в зале, набитом вздорными шалопаями, так тому и быть!

Едва войдя в танцевальный зал на Конде-стрит, Камилла тяжело вздохнула. Подозрения тети Юджины, похоже, оправдывались. Насторожило ее, конечно, не то, что креолы теснились в одном углу, а американцы — в другом. Они и раньше всегда стояли отдельными группами. Но в этот раз было особенно заметно, как враждебно были настроены креолы.

И американцы это, безусловно, чувствовали. Напряжение нарастало. Мужчины с непривычно бледными для здешних мест лицами бросали угрюмые, злые взгляды на креолов. Женщины этих новых хозяев выглядели почти нелепо в своих туго стянутых — и, несомненно, неудобных — корсетах и в платьях из подчеркнуто скромных тканей, до которых ни одна уважающая себя креолка даже не дотронется из брезгливости.

Что же касается местных жителей мужского пола, то они, безусловно, казались сегодня задиристее обычного. Они расхаживали с напыщенным видом, одетые по последнему крику парижской моды, и насмешливо косились на незваных пришельцев в дешевых, но добротных костюмах из грубой шерсти. Их оливковые лица горели в предвкушении близкой драки. Внешний облик был для креолов крайне важен, они обожали производить впечатление и одевались соответственно, даже если это означало оставить семью без крошки хлеба на ближайшее время. Сегодня от них исходило крайнее возбуждение, как от аллигатора, почуявшего кровь. Камилла была слишком хорошо знакома с этой жаждой крови и забеспокоилась не на шутку, тем более что мужчины, которых обуяло это чувство, явились сюда вооруженные до зубов.