В двадцать два года одиночество в День влюбленных воспринимается не с грустью, а с энтузиазмом: оно означает, что мы пока не связаны «стабильными отношениями» со скучными субъектами, которые проходят мимо украшенных витрин, видя в них заговор мировой коммерции. Следовательно, мир полон удивительных возможностей. Используя одну из них, четырнадцатое февраля мы отмечали в кафе на набережной Рива-дельи-Скьявони, влюбленные в Венецию, в Италию, в февраль, а главное, в самих себя. Позади у нас был год, полный незабываемых — и в большинстве случаев оплаченных работодателями — путешествий, впереди — судьбоносные встречи и бескрайние творческие горизонты.

Кроме того, я была совершенно уверена, что это последний День святого Валентина, который я встречаю в волнующем статусе «сингл»[2]: меньше чем через месяц я должна была увидеться с человеком, за которого мечтала выйти замуж последние пять лет. А если чего-то так сильно хотеть, у этого просто нет возможности не сбыться.

* * *

Маартен — это не мужчина, это мечта. Это, как поет Шакира, «мой заслуженный приз за то, что я была такой хорошей девочкой». Он может украсить собой обложку «Мэнс Хелф», но при этом он натурал. Он выпивает шот для храбрости, прежде чем пригласить девушку на танец, и волнуется перед первым поцелуем, хотя, глядя на него, не сомневаешься, что девушки сами готовы оплатить ему неограниченный доступ к бару за одну возможность поцелуя. Когда несколько лет назад мы познакомились на турецком курорте, у меня от восторга случилась кратковременная амнезия: на четыре дня я забыла подруг, с которыми у нас была запланирована культурная программа по побережью Эгейского моря, дожидающегося в Москве бойфренда и моральные принципы, запрещающие переходить к сексу на втором свидании. Я даже забыла, кто такая Шакира, хотя при каждом взгляде на Маартена тихонько напевала фразу из ее песни.

Мы расстались легко, без слез и обещаний. В течение следующих лет перекидывались поздравительными эсэмэсками на Рождество и дни рождения и иногда писали друг другу электронные письма. Один раз он мне даже позвонил: было поздно, он одиноко сидел в баре, пил пиво и думал обо мне. Это ли не верный признак глубоких чувств! Что-то внутри меня всегда знало: через несколько лет, когда он вылечится от травм последней любовной истории, бросит курить и будет реже говорить о маме, я стану миссис Маартен Уэнс.

Несколько месяцев назад, после очередного болезненного расставания с другом по эротической переписке, я решила, что круг пора замкнуть. Пора вернуться к началу, в ту точку, где я с трудом связывала английские слова и в момент, когда он стонал: «Oh I’m coming!»[3]— на полном серьезе переспрашивала: «Where?»[4]К тому мужчине, образ которого вдохновлял меня на подвиги: электроэпиляцию зоны бикини, покупку шелковой пижамы и перекрашивание волос в золотисто-рыжий цвет. К тому, благодаря которому я заинтересовалась гобеленами, кружевами, малиновым пивом и фламандским языком. Все вокруг пожимали плечами: никому не нужное, малопонятное ответвление голландского, на котором говорят в одной-единственной области — Фландрии, где параллельно на правах государственного существует вполне человеческий французский. Но французский был мне категорически неинтересен и даже неприятен за его неэкономное отношение к буквам — от двух до пяти знаков, чтобы выразить один гласный звук! Поэтому я настойчиво, но безуспешно искала курсы фламандского в Москве и распечатывала страницы из антверпенских газет, чтобы «почитать» за обедом. Таков был метод, который когда-то подсказала моя первая учительница итальянского, знавшая около двадцати языков в основном потому, что самолету она решительно предпочитала поезд. «Берешь в дорогу книгу на совершенно незнакомом языке. Первые три станции, естественно, не понимаешь ничего. Потом начинаешь узнавать отдельные грамматические конструкции. Потом угадываешь какие-то слова, отдаленно похожие на русские или английские. Так, глядишь, к концу путешествия начинает вырисовываться сюжет».

Я поезду предпочитала самолет, но от этого не собиралась расставаться с лингвистическими амбициями — между Москвой и Брюсселем три с половиной часа прямого перелета, а с пересадкой так и все пять. Я очень радовалась мысли, что делаю крюк через пол-Европы не просто так, а с пользой. Потому что на прямой перелет мне все равно не хватало — я заканчивала университет и работала неполный день на итальянскую редакцию в Москве. Начальник-итальянец не без оснований считал, что его лучезарная улыбка заменяет ежегодную индексацию зарплаты. Мои сбережения только начинали формироваться, и процесс этот обещал быть долгим.

Я купила билеты на сложносочиненный маршрут Москва — Копенгаген — Брюссель — Копенгаген — Москва еще осенью — пожалуй, впервые за собственные деньги, а потому на распродаже — и принялась ждать. И вот до дня Икс остался последний месяц; он, конечно, будет напряженным, ведь надо столько всего сделать, чтобы освежить воспоминания пятилетней давности и предстать перед героем девичьих грез Царевной Лебедью. Маникюр, педикюр, эпиляция, разгрузочные дни, ежедневные маски для лица и волос, обновление гардероба… Как кстати образовалась эта поездка в Италию, на родину всего красивого из кожи и замши! Куплю осенние сапоги, соответствующие масштабу замысла. Маартен ведь очень внимателен к аксессуарам: во мраке турецкой ночи он отметил, что мое белье сочетается с заколкой.

* * *

…Мы вскарабкались на нашу мансарду около трех ночи. Со стонами и скрипом стянули свежекупленные сапоги. Не сговариваясь, потрясли кулаками и выкинули пальцы: Алесины «ножницы» порезали мою «бумагу», а значит, ей выпало первой принимать душ. Выигрыш в «банную лотерею» давал не только фору во времени отхода ко сну, часто он определял, кто вообще сегодня ляжет спать чистым. Бойлеры, греющие воду в экономных европейских городах, не любят полуночников — горячая вода иссякает уже к десяти вечера, а в двенадцать ночи приходится мыться под жалкой, еле теплой струйкой. Алеся скрылась в ванной, а я по привычке потянулась к компьютеру — кинуть запись в ЖЖ и проверить почту. В почте ждало письмо от Него. У меня приятно щекотало в животе, пока медлительный венецианский Интернет загружал страницу. Что там? Описание, как добраться до его дома? Или культурная программа, где шоколадная фабрика сменяется музеем гобеленов? Или напоминание взять теплые вещи, потому что мы поедем на побережье? Окно наконец загрузилось. В письме говорилось, что его посылают в командировку в Голландию и вернется он ровно за день до моего отъезда. «Но надеюсь, нам все-таки удастся встретиться перед твоим отлетом». Шкафы, зеркала, трюмо, потолочные балки, сапоги — все закружилось у меня перед глазами. Мне показалось, что на какое-то время я вообще разучилась читать. Буквы прыгали одна на другую и задорно помахивали хвостиками. Ноги будто приросли к паркету, а локти невозможно было оторвать от подлокотников. «Надеюсь, нам все-таки удастся встретиться перед твоим отлетом»?! «Надеюсь»?!