— У тебя все в порядке? — спросил Тео.

— Нет, — ответила она. — Я ненавижу сюда приходить.

У нее был старший брат по имени Август и старшая сестра по имени Марч,[1]но они убежали из дому. Август ушел на следующий день после окончания средней школы, а Марч бросила школу в шестнадцать лет и уехала из города. Так что Эйприл осталась единственным ребенком, которого теперь могли мучить родители. Тео знал все это, потому что Эйприл ему рассказала. Ей пришлось — нужно было довериться хоть кому-то, и Тео ее выслушал.

— Я не хочу жить ни с папой, ни с мамой, — признавалась она. Ужасно говорить так о родителях, но Тео прекрасно ее понимал. Он презирал ее родителей за их отношение к ней. Он презирал этих людей за хаос, царивший в их жизни, за пренебрежение к Эйприл, за жестокость к ней. У Тео накопился целый список претензий к мистеру и миссис Финнимор. Он сам сбежал бы, если бы его заставили жить с ними, и не знал ни одного ребенка в городе, который когда-либо отважился переступить порог их дома.

Бракоразводный процесс длился уже третий день, Эйприл вскоре предстояло появиться на свидетельской трибуне и дать показания. Судья задаст ей судьбоносный вопрос: «Эйприл, с кем из родителей ты хочешь жить?»

И она не знала, что ответить. Она часами обсуждала это с Тео, но до сих пор не представляла, что сказать.

А Тео больше всего занимал вопрос: «Почему каждый из родителей стремится получить право опеки над Эйприл?» Ведь оба так часто пренебрегали ею. Он не раз слышал о том, как именно они обижали ее, но никогда не распространял сплетен.

— Что собираешься сказать? — поинтересовался он.

— Скажу судье, что хочу жить с тетей Пег в Денвере.

— Я думал, она отказалась.

— Так и есть.

— Значит, ты не можешь этого сказать.

— А что я могу сказать, Тео?

— Моя мама посоветовала бы тебе выбрать новую маму. Я знаю, это не самый лучший вариант, но действительно хороших вариантов у тебя и нет.

— Но ведь судья может поступить, как сочтет нужным, правда?

— Правда. Если бы тебе было четырнадцать, твое решение было бы обязательным для исполнения. А поскольку тебе тринадцать, судья может всего лишь учесть твои пожелания. Если верить моей маме, этот судья почти никогда не присуждает право опеки отцу. Не рискуй. Выбирай маму.

На Эйприл были джинсы, грубые ботинки и темно-синий свитер. Она редко одевалась как девочка, но на мальчика абсолютно не походила. Она смахнула слезу со щеки, умудряясь сохранять самообладание.

— Спасибо, Тео, — сказала она.

— Жаль, что я не могу остаться.

— А мне жаль, что я не могу пойти в школу.

У обоих вырвался напряженный смешок.

— Я буду думать о тебе. Держись.

— Спасибо, Тео.

Любимым судьей Тео был достопочтенный Генри Гэнтри, и он появился в приемной этого важного человека в восемь двадцать утра.

— Ну, доброе утро, Тео, — поздоровалась миссис Харди. Она подмешивала нечто в свой кофе и готовилась приступить к работе.

— Доброе утро, миссис Харди, — ответил Тео с улыбкой.

— Чем же мы обязаны такой чести? — поинтересовалась она. Миссис Харди была моложе его матери, как ему казалось, и очень красивая. Из всех секретарей в Доме правосудия эту красивую женщину Тео любил больше всех. А из клерков ему больше других нравилась Дженни, что работала в семейном суде.

— Мне нужно увидеть судью Гэнтри, — ответил он. — Он у себя?

— Ну да, только очень занят.

— Пожалуйста, мне всего на одну минутку.

Миссис Харди отпила кофе и спросила:

— Это как-то связано с завтрашним большим процессом?

— Да, мэм. Связано. Я хотел бы, чтобы наш класс на уроке по государственному устройству мог прийти на слушание в первый день процесса. Но мне нужно удостовериться, что для всех хватит мест.

— О, насчет этого не знаю, Тео, — ответила миссис Харди, нахмурившись и покачав головой. — Мы ожидаем большого наплыва посетителей. С местами будет туго.

— Могу я поговорить с судьей?

— Сколько вас в группе?

— Шестнадцать. Я подумал… может, мы посидим на балконе?

Она все еще хмурилась, когда подняла трубку и нажала кнопку. Подождав немного, кивнула:

— Да, господин судья. Здесь Теодор Бун, и он хочет увидеть вас. Я сказала ему, что вы очень заняты. — Она выслушала судью и положила трубку. — Скорее, — сказала она, махнув рукой в сторону кабинета.

Через пару секунд Тео стоял перед самым большим письменным столом в городе, столом, заваленным самыми разными бумагами и документами и толстыми папками, столом, символизировавшим безграничную власть судьи Генри Гэнтри, который в тот самый момент нисколько не улыбался. Вообще-то Тео был уверен, что судья и не думал улыбаться, с тех пор как оторвался от работы. И все же Тео напирал изо всех сил, сверкая металлом брекетов и улыбаясь от уха до уха.

— Изложи суть вопроса, — велел судья Гэнтри. Тео слышал, как он давал эту команду в самых разных ситуациях. Он видел, как юристы, опытные юристы, встают и заикаются, с трудом подбирая слова, в то время как судья Гэнтри хмурится, глядя на них с судейского трона. Сейчас он не хмурился и был без черной мантии, но вид имел все равно угрожающий. Когда Тео откашлялся, то заметил озорной огонек в глазах своего друга, который нельзя было спутать ни с чем.

— Да, сэр. Ну, основы государственного устройства у нас преподает мистер Маунт, и мистер Маунт считает, что директор скорее всего согласится отпустить нас на целый день на открытие завтрашнего процесса. — Тео сделал паузу, глубоко вздохнул, приказал себе говорить четко, медленно, убедительно, как все великие судебные юристы. — Но нам нужны места. Я думал, мы можем посидеть на балконе.

— О, ты так думал?

— Да, сэр.

— Сколько человек?

— Шестнадцать плюс мистер Маунт.

Судья взял папку, открыл ее и принялся читать, словно напрочь забыл, что Тео вытянулся в струнку у его стола. Тео подождал, пока пройдет пятнадцать секунд. Потом судья вдруг сказал:

— Семнадцать мест, основной балкон, левая сторона. Я попрошу пристава рассадить вас завтра утром без десяти девять. И я рассчитываю на образцовое поведение.

— Естественно, сэр.

— Я распоряжусь, чтобы миссис Харди написала вашему директору.

— Спасибо, господин судья.

— Теперь можешь идти, Тео. Извини, что я так занят.

— Естественно, сэр.