– Потерпи, браток, сейчас «Скорая» приедет, – сказал старик с боцманской бородкой.

– Я знаю, в земле… истина…

[…] Есть град между небом и землей. К нему едет посол без пути, сам немой, везет грамоту неписанную… —

Фрагмент берестяной грамоты № 10, Неревский раскоп, XIV в.[1]

Лобов зашнуровал ботинки, взял дорожную сумку, ключи и направился к выходу, но стоило ему открыть дверь, как за спиной пронзительно зазвонил телефон.

«Мама!» – обреченно подумал он. Собственно, кроме нее по этому допотопному, висящему на стене в прихожей телефону больше звонить некому. Все мамины подруги знали, что до середины мая хозяйка – в санатории, сам же Дмитрий Сергеевич давно перешел на мобильную связь.

Постояв секунду-другую в нерешительности, он вернулся и снял трубку, в глубине души понимая, что делает это зря.

– Лобов Дмитрий Сергеевич? – резанул из динамика незнакомый голос с отчетливым фрикативным «г» и в ответ на утвердительное «угу» продолжил: – Вас беспокоит Сочинское ГУВД, старший оперуполномоченный капитан Неверов. Трудненько вам дозвониться, я уже не первый раз вас застать пытаюсь. А сегодня, значит, повезло!

«Смотря кому!» – вздохнул про себя Лобов, подавляя желание немедленно положить трубку и отправиться по своим делам.

Начало разговора он слушал невнимательно, но через мгновение телефонная трубка чуть не выпала у него из рук:

– …тело женщины было обнаружено на автобусной остановке Загородного шоссе, на вид умершей лет пятьдесят, рост сто семьдесят сантиметров, крашеная блондинка, довольно-таки пышной комплектации. Я так подробно вам излагаю, чтобы вы могли представить себе ее внешность, потому что никаких документов при ней мы не нашли…

Дмитрий слушал, не перебивая, и поскольку никто из его родственников, друзей и близких знакомых под эти приметы, к счастью, не подходил, сделал вывод, что на том конце провода разыгрывается страшная, но бесконечно далекая, чужая трагедия:

– Очень сочувствую. А отчего умерла эта женщина?

– Отравление метиловым спиртом, вероятно, некачественная водка, хотя по виду и не скажешь, что умершая алкоголем злоупотребляла…

– Печально, – перебил он гэкающего капитана. – Но позвольте задать вопрос: почему вы обратились с этим именно ко мне?

– А разве ж я вам не сказал? – удивился тот и почему-то усмехнулся. – В сумочке умершей была обнаружена ваша визитная карточка, с этим вот красивым московским номером телефона, по которому я вам сейчас звоню.

По спине Лобова волной пробежали мурашки, он застыл, прислонившись к стене, в отчаянной попытке вспомнить всех своих знакомых и знакомых знакомых пятидесятилетних блондинок.

Стоит отметить, что у Дмитрия Сергеевича имелось немало знакомых женщин, но все же предпочтения его были на стороне ровесниц. На ум пришла лишь мамина подруга Людмила Марковна, но та уже как минимум лет пятнадцать отмечала свой пятидесятилетний юбилей, так что и ее кандидатуру Лобов с облегчением отверг.

– Нет, увы. Что-то никого не могу вспомнить, – нарушил он молчание. – И вообще это довольно трудно, вот так судить с чьих-то слов. Хорошо бы иметь фото. К тому же, вы сами понимаете, визитка – вещь настолько расхожая, мало обязывающая… Допустим, недавно я был на конференции и, разумеется, раздавал там кому-то свои карточки. Но ведь совсем не факт, что этих людей я смогу вспомнить. А у вас в руках, судя по тому, что вы звоните на этот номер, моя очень старая визитка.

– Старая, говорите? Как жаль. Что ж, ладненько тогда… – проговорил полицейский. – Хотя, знаете, у этой женщины была особая, очень редкая примета. Медики сказали, что это называется гетерохромия.

– Гетерохромия? – переспросил Лобов.

– Разные глаза, в смысле, разный цвет глаз.

– Оу! – вырвалось у Дмитрия Сергеевича, хотя относилось это «оу» не к глазам, а к часам, посмотрев на которые, он понял, что катастрофически опаздывает. – Но даже после этого я вынужден сказать, что ничем не смогу помочь. Увы. Если что-то вспомню, то обязательно вам перезвоню.

На ходу записав номер капитана, Лобов схватил сумку и стремительно выбежал из дома.

Накануне отъезда у него, как обычно, накопилась целая куча дел. Настоящий цейтнот. Кроме того, предстоял еще визит в Абрамцево. Ехать туда Лобову не хотелось, но если не поехать, то будет еще хуже…

* * *

Отношения Дмитрия и Елены Лобовых, как водится у бывших супругов, нельзя было назвать идеальными. Даже в лучшие их годы сдержанная и домовитая Елена с трудом мирилась с открытым, общительным и весьма популярным у прекрасного пола мужем. Счастье, в представлении Елены, для двоих могло быть только в уютном, но уединенном доме. Друзей, коллег, студентов, а тем более студенток она воспринимала как угрозу, прием гостей – как тяжкий и бессмысленный труд. Она не хотела делить мужа ни с кем. Удивительно, но и после развода Елена продолжала отчаянно ревновать Лобова. Правда, теперь не к женщинам (к слову сказать, их у донжуанистого Дмитрия Сергеевича в самом деле было немало), а к работе. Но, несмотря ни на что, им обоим все-таки удавалось сохранять некоторую видимость «приятельства». Ради Альки, конечно, ради дочери.

Алевтина (для домашних Аля или Тина) была ребенком, рожденным в любви и любящим. Непростая, с характером, капризами, она искренне и в равной мере любила обоих родителей и не желала считаться ни с какими там разводами.

Елену как мать это задевало:

– Отец тебя видит раз в год по обещанию! – говорила она дочери, но та не слушала и все равно рвалась к любимому папочке.

Сердцу не прикажешь, детская любовь не мотивирована, иррациональна.

Но, по сути, Елена была права – Лобов действительно виделся с дочерью редко, только когда бывал, то есть жил, в Москве. За год набегало месяцев пять, от силы шесть; все же оставшееся время Дмитрий Сергеевич проводил в Великом Новгороде. «Рылся в земле», как говорила Елена. Лобов на ее формулировки не обижался, он был археологом и работу свою любил фанатично.

В первый раз он приехал туда еще в институте. Копали в тот год на Н-ском городище. Полевой сезон оказался невероятно удачным, находок было много, да еще каких! Все участники раскопа от мала до велика ликовали. Именно тогда студент Митя Лобов как-то сразу безоговорочно «вошел в тематику» и всю последующую жизнь сохранял верность Господину Великому Новгороду.

Хотя, казалось бы, что в Новгороде такого особенного? Обычный русский город с не очень-то счастливой судьбой. Есть река, есть кремль (здесь его называют Детинец), есть чудом сохранившиеся Софийский собор и несколько десятков церквушек. Но самобытная застройка купеческого города почти не сохранилась – во время войны многие кварталы были полностью стерты с лица Земли. Вот в ней, в земле-то все и дело! Ибо с археологической точки зрения новгородская земля уникальна! Это своего рода природный консервант, где прекрасно сохраняется вся органика – дерево, кость, кожа, ткани и, конечно же, береста. Подумать только, хрупкая берестяная грамота, пролежав в новгородской земле тысячу лет, доходит до нас в своем первозданном виде. Не случайно, что именно земля города стала объектом охраны ЮНЕСКО.