— Дай Бог, — произнес наконец капитан, — чтобы ты оказался прав. Слишком многое от этого зависит.

Глаза Итана сузились.

— Я это знаю. Поэтому и действую в одиночку. Если я не прав, то никто об этом не узнает, и рейнджеры не будут в этом замешаны. — Лицо его напряглось, но взгляд оживился. — Но я верю, — твердо произнес он, — что я прав.

— Ты сильно рискуешь, Итан. Тот чуть заметно улыбнулся.

— Можно подумать, Лон, будто я впервые в жизни сильно рискую!

Лон тяжело вздохнул и рассеянно провел рукой по волосам. Взгляд его был устремлен куда-то за спину Итана.

— Черт побери, Итан. — Губы капитана исказила кривая улыбка. — Будь я поумнее, я бы, пожалуй, пристрелил тебя минуту назад! Это избавило бы нас обоих от многих неприятностей!

— Будь мы оба с тобой поумнее, ни я, ни ты не втянулись бы в это дело. — Нахлобучив шляпу, Итан занялся своей лошадью.

— Итан! — Кантрелл обернулся.

Взгляд капитана был мрачнее тучи:

— Я знаю, почему ты это делаешь. И вот что я тебе скажу: если бы дело касалось не Кэмпа Мередита, а кого-то другого, я бы точно тебя пристрелил. Дай только Бог, чтобы ты оказался прав. Твоя ошибка будет слишком дорого стоить.

— Я знаю, что делаю, — нетерпеливо произнес Итан.

— Мой тебе совет, — проговорил Фоукс, — забудь лучше о личной неприязни к этому человеку. Относись к этому просто как к работе.

На минуту что-то блеснуло в глазах Итана, но тут же угасло. Лицо его снова стало спокойным и решительным.

— Будь другом, Л он, позаботься о том, чтобы твои ребята не сидели у меня на хвосте. С остальным я и сам справлюсь. — Он посмотрел на Лона немного мягче. — Не волнуйся. Я буду осторожен.

Вдев ногу в стремя, Итан легко взобрался на лошадь.

— Пожалуй, без меня здесь будет скучновато. Так что я вернусь.

Отсалютовав капитану, он пришпорил лошадь.

Лон Фоукс смотрел ему вслед. Плечи его опустились, на лбу залегла глубокая складка. Когда же фигура Итана скрылась за облаком пыли, капитан распрямился, поправил ремешок шляпы и сел на коня. Его тоже ждала работа.

Викторию Мередит трудно было назвать самой красивой девушкой в Новом Орлеане и даже самой красивой в этом бальном зале — высокая, худощавая, с едва наметившейся грудью. Волосы цвета яркой моркови, а вместо загара безжалостное солнце Ныо-Мексико покрыло ее лицо и плечи густой сетью веснушек. Лицо казалось слишком узким, а нос, пожалуй, немного острым. Хороши были лишь огромные, выразительные глаза. Когда Виктория была в гневе, эти глаза могли метать такие молнии, что даже самым стойким мужчинам становилось не по себе. Но сейчас эти глаза горели не от гнева, а от возбуждения, а щеки, обычно довольно бледные, раскраснелись от танца. В белом газовом платье с шуршащими юбками, с волосами, уложенными в пышную прическу, Тори Мередит ощущала себя первой красавицей. Ей казалось, что она не ступает по полу, а порхает по воздуху.

Виктории было девятнадцать, но, пожалуй, сейчас она впервые была предоставлена самой себе — с тех самых пор как двенадцатилетней девочкой переехала к отцу в Ныо-Мексико после смерти матери. Сюда, в Новый Орлеан, она приехала месяц назад на свадьбу своей кузины Селии, и этот месяц оказался для нее нескончаемым водоворотом балов, приемов и вечеринок. Все это было так не похоже на однообразную жизнь на ранчо, что казалось Тори волшебным сном.

Не то чтобы дома ей чего-нибудь не хватало… Уже одно то, что она была дочерью Кэмпа Мередита, говорило о многом. Все до одного ковбои в городке были с ней подчеркнуто галантны, а торговки в лавках удивительно вежливы и из кожи вон лезли, чтобы ей угодить. Тори была частой гостьей в доме самого губернатора, и ей даже нередко приходилось встречать свое имя в местной газете. Парни на любой вечеринке буквально в очередь выстраивались, чтобы потанцевать с ней, даже зная, что завтра Тори снова сменит пышные шелка на более привычные ей кожаные ковбойские брюки и будет снова носиться по ранчо в пыльном седле, отдавая им приказания.

Впрочем, Тори отнюдь не собиралась прожить всю жизнь эдаким мужчиной в юбке, и иногда она все же тосковала по более подходящему для девушки образу жизни, который она вела, когда еще жила с матерью. Но Тори была из тех, кто при необходимости легко привыкал к любым условиям. Жизнь на ранчо волей-неволей требовала вещей, которые благородные дамы из Виргинии, где прошло детство Тори, нашли бы шокирующими, но Тори принимала это как неизбежность.

Однако сейчас, в Новом Орлеане, Тори чувствовала себя словно снова погруженной в тот мир, который окружал ее в детстве. Что ни говори, приятно все-таки понежиться в постели до полудня или пить шоколад из чашки на серебряном подносе. Приятно одеваться в роскошные, шелковые платья, сшитые по последней моде, носить перчатки и обмахиваться веером. Приятно, когда элегантные молодые люди при встрече с тобой на улице приподнимают шляпы или останавливают свои экипажи, чтобы поболтать. А какие изысканные светские разговоры они умеют вести! При этом ни дня не проходило без того, чтобы утром Тори не обнаружила бы в своей гостиной букета цветов или коробки конфет от кого-нибудь из новых знакомых.

Никто не мог похвастаться таким тонким умением светского обращения с дамами, как мужчины из Нового Орлеана, а те, в свою очередь, были без ума от рыжеволосой дикарки с Запада. Разумеется, Тори достаточно хорошо осознавала, что в какой-то степени столь пристальное внимание со стороны мужчин было обусловлено тем, что ее отец — известный и богатый плантатор, однако она старалась не думать об этом. Зачем, если все мужчины вокруг смотрят на тебя с таким восхищением? Здесь, в Новом Орлеане, Тори впервые начала понимать, что в том, чтобы быть женщиной, тоже есть определенные преимущества.

Впрочем, не странно ли, что из всех мужчин, с которыми Тори познакомилась в этом далеком городе, более всех ее привлекал тот, с кем она почти всю жизнь прожила по соседству и о ком знала с детства, но встретила впервые лишь здесь? Из того, что она привыкла слышать от отца об этом человеке, можно было заключить, что у того как минимум имеются рога и хвост. Реальный же дон Диего, Салинас де Ортега, как оказалось, не имел ничего общего с ужасным портретом, созданным ее отцом.

Реальный дон Диего смотрел сейчас на нее из своего угла с нескрываемым обожанием. Тори игриво помахала ему веером — этому она научилась у своих кузин — и, в свою очередь, бросила на него томно-кокетливый взгляд. Как мало, оказывается, нужно для счастья — быть девятнадцатилетней и чувствовать, что самый привлекательный мужчина на балу весь вечер смотрит только на тебя.

— Виктория Хелен Мередит! — послышался за ее спиной притворно-строгий голос. — Ведите себя прилично! Вашему папе это не понравилось бы!

Немного недовольная тем, что ей помешали переглядываться с доном Диего, но не в силах слишком сердиться на что бы то ни было в такой восхитительный вечер, Тори обернулась к своей кузине Джудит: