Пройдя мимо неподвижного каменного чудовища, мы двинулись в сторону заветной пирамиды. Наш путь лежал через египетский некрополь – город мёртвых, в котором погребены десятки и сотни Египтян, окруживших своими иссохшими телами в саркофагах и кенотофах погребальную своего великого и священного правителя Хефрена. Стояла слабая песчаная буря , солнце опаляло кожу, испаряя капли пота, текущие ручьями по изгибам наших тел. Мелкие песчинки барабанили по раздувавшейся от ветра рубашке, частично обдавая голое тело, словно тысячи маленьких игл вонзались в кожу. Порывы ветра так и норовили сорвать с моей головы шляпу, защищавшую голову от обжигающего тепла. В ботинках ощущалась слабая вязкость – загнанный в них ветром песок стал влажным от стекающего по ногам пота. В ушах слышался лишь гулкий свист ветра, разрезаемый ударами песчинок о кожу и хлопаньем наших рубашек. Глаза были застланы мутной пеленой, во рту царила пустыня, подобная той, что окружала нас. Разбушевавшаяся песчаная буря, застилала взор и оживляла очертания Сфинкса, который уже виднелся позади нас. Из-за стены песка чудилось, что он наблюдает за нами, смотря на нас пламенно-красными глазницами. Казалось, что непоколебимый страж древних пирамид не доволен нашим визитом, обеспокоен тем, что мы посмели потревожить бесконечно вечный сон древних царей. Казалось, словно буря, мучающая нас, была создана по его воле.

Наконец, добравшись до заветной гробницы, измученные песчаным хаосом и адской жарой пустыни, мы решили восполнить жажду нашего организма в воде и отдыхе. Сейчас я и не вспомню, что именно мы обсуждали с профессором и о чём разговаривали. Большинство подробностей нашего страстного и смертельного похода теперь покрыты пеленой боли и страданий.

Переведя дух и собравшись с силами, мы решились продолжить нашу экспедицию. Я никогда не забуду выражение лица профессора перед спуском в гробницу – дрожащие губы, ломящиеся из глаз, окружённых ужасом и паникой, слёзы отчаяния, судорожно бьющиеся руки, то и дело сминавшие до побеления пальцев флягу с водой. Были слышны его периодические стоны, сквозь которые он сыпал проклятиями и ругательствами. Проклинал он себя, что снова вернулся в это место; проклинал Древних Египтян за покрытые мраком тайны; проклинал людей за их безрассудность, их слепую веру в свои познания; проклинал меня за то, что я поддался его мольбам и уговоркам. В конце концов, проклинал тех, чьими изображениями и знаками были испещрены стены гробниц и саркофагов.

Наконец, оказавшись внутри пирамиды, облачённой в мрачную пелену непроглядной тьмы, мы с профессором устремились к нашей цели – до сих пор остававшейся для меня неясной и покрытой мраком, как и окружающие нас стены древнего сооружения. Величественные, непоколебимые плиты и блоки из известняка и камня, источающие могильный холод и отдававшие запахом затхлой сырости, окружали нас со всех сторон, освещаемые лишь двумя небольшими ореолами тусклого света, исходящих от наших фонарей, о которых я совсем забыл, когда мы только вошли в гробницу. Обернувшись к входу, я заметил, что песчаная буря разошлась ещё сильнее и теперь, кроме оранжевой стены, заслонявшей вход, не было видно ни зги. Очертания древнего и могучего Сфинкса стёрлись под занавесом песка, теперь можно быть уверенными, что он нас потерял из поля зрения. Продвигаясь по узкому туннелю, стены которого были испещрены изображениями египетских богов, профессор резко остановился у одной настенной росписи. Громкое и хриплое дыхание профессора замерло вместе с ним. Он пристально вглядывался в изображение, его округлые зрачки бегали с бешеной скоростью, разглядывая каждую деталь загадочной картины. Он мягко провёл своей морщинистой рукой по пыльной поверхности расписной стены, словно успокаивая, убаюкивая её, и произнёс:

– Здесь изображён загробный суд древних египтян. Ужасный суд, кажущийся не тем, чем является на самом деле. Пошли, нам осталось совсем недолго. Приготовься парень, в скором времени ты лицезреешь то, что непостижимо уму человечества.

Затем профессор повернулся ко мне, подавленный ужасным горем. С его красных, опухших от бессонницы, глаз обильно стекали слёзы, словно он уже тогда понимал, что ему осталось жить считанные минуты.

Полное безнадёжности и печали лицо профессора, подчёркиваемое паникой в его глазах, вперемешку с дрожащим голосом и запахом ужаса, исходившим от него, заставили отступить мою скептичность. Меня пробрало оцепенение, охватив моё тело с ног до головы. Я замер, не способный выдавить из себя малейшего звука. В голове творился полный хаос, я не мог выловить ни единой мысли из их бурного потока. Я был готов повернуть назад, бросить этого чокнутого старика на произвол судьбы и придать его существо на растерзание древности, античности, царившей внутри гробницы и его собственного, давно прогнившего и ветхого разума. Но не мог. Моя лихорадочная любовь, пылающая горячей страстью, к Египту, не позволяла мне уйти прочь.

Как же я жалею, что проникся этим чувством к самому ужасному, что только может вообразить человеческий ум. То, что тянуло меня к себе, то, что оставалось загадками для человечества многие тысячелетия на самом деле оказалось не простыми знаками и рисунками. Всё, что может вообразить человеческий разум внутри самых фантастических и иллюзорных грёз и мечтаний, никогда не сможет описать истинного облика и значения того, что я лицезрею перед собой. Ни единое слово на свете не сможет описать тот страшный суд, который предстоит мне. Суд, подразумевающий под собой наказание за мою дерзость, мою пылкую страсть и детское любопытство.

Собравшись с силами и глубоко выдохнув, я попросил профессора не задерживаться и продвигаться дальше, вглубь гробницы, навстречу неминуемому ужасу и неописуемому торжеству мрака тайн. Пройдя несколько метров в сторону усыпальницы фараона, до которой оставалось пара шагов, почувствовались резкие толчки. С потолка и стен начал сыпаться древний, сыпучий и острый, песок. Чувствовалось, как микроскопические песчинки, жалящие словно оса, просачиваются через воротник рубашки и западают в обувь. Затем, мы заметили, что усыпальница Хефрена отдалилась от нас на сотни шагов и, с ужасным грохотом и хлопками, закрылась намертво. Наши фонари яростно замигали, обрекая нас на погружение в смертельный мрак и холодную тьму. Послышался голос профессора, который уже вместо проклятий произносил странные молитвы – точнее заклинания – которыми были испещрены древние пергаменты в саркофагах фараонов. Заклинания, которые должны были защитить от злых духов и мерзких демонов в загробном царстве.

Поддавшись неимоверной панике, окончательно осознав что маразматичный старик явно не в своём уме, я схватил его за плечи и начал яростно трясти, выкрикивая ругательства и проклятия в его сторону. Он зажмурил глаза и игнорировал все мои попытки достучаться до него. Из моей глотки вырвался душераздирающий крик, которому профессор наконец-то внял. Он уставился на меня своими