Ни одна из существовавших директив не регламентировала то, как должны были проходить доклады у Гитлера. Это делалось на усмотрение самого Ламмерса, который лично определял актуальность тех или иных тем, а также классифицировал их по степени важности. Подобная субъективность касалась не только политических проблем, но и вопросов спорта, которые так или иначе приходилось курировать рейхсканцелярии. Можно лишь отметить, что в докладах приоритет отдавался сюжетам, связанным с внешней политикой. В то же самое время внутриполитические проблемы и персональные дела ставились на конец доклада. В некоторых случаях Ламмерс мог на некоторое время придержать те или иные документы, в первую очередь это касалось проблем, связанных с «борьбой компетенций», то есть с конфликтами, которые нередко возникали между отдельными партийными функционерами и государственными служащими. В каждом отдельном случае Ламмерс лично устанавливал регламент и сроки прохождения документа. В итоге все политические функционеры и даже имперские министры были вынуждены обращаться за помощью именно к Ламмерсу. Нередко начальник имперской канцелярии встречался и с представителями немецкого спорта. Так, например, председатель Немецкого имперского комитета по физической культуре Теодор Левальд, представлявший интересы Германии в Международном олимпийском комитете, очень часто созванивался с Ламмерсом, чтобы уточнить некоторые данные или узнать, был ли дан ход одному из подготовленных им документов.

Нельзя не отметить, что в стиле ведения дел Ламмерс и его сотрудники пытались занимать «нейтральную» позицию, то есть не выступали на стороне одной из многочисленных группировок, которые стали складываться в политическом руководстве рейха сразу же после 1933 года. Это позволяло им как бы находиться над «борьбой компетенций». Если говорить о подобных рамках в области спорта, то они, например, коснулись оберфюрера СС Христиана Вебера (о данном случае речь пойдет несколько позже). Но все-таки можно говорить о том, что Ламмерс, собственно, как и большинство служащих имперской канцелярии, благоволил к деятелям спорта. Это выразилось, в частности, в помощи в организации XI летних Олимпийских игр, которые были поддержаны имперской канцелярией. Аналогичную ситуацию можно было наблюдать, когда планировались зимние Олимпийские игры 1940 года. Усилия, которые приложили служащие имперской канцелярии, указывают, что они воспринимали спорт как весьма существенное явление, которое было возведено в ранг важных политических задач. Однако у самих деятелей спорта не было столь показательного единения. Еще в во времена Веймарской республики спортивные объединения ориентировались на развитие абстрактной «народной силы». Уже в 1933 году те же самые объединения взяли на вооружение националистические лозунги, которые преподносились с особым пафосом. Кроме этого в рейхсканцелярии не могли не учитывать, что спорт обладал огромным пропагандистским потенциалом. Вместе с тем приходилось учитывать некоторые особенности.

К тому моменту, когда национал-социалисты пришли к власти, немецкий спорт находился, мягко говоря, не в лучшем состоянии, во всяком случае, словосочетание «немецкий спортсмен» едва ли могло произвести на кого-то в мире особое впечатление. Но это не помешало Немецкому имперскому комитету физической культуры заявить новым властям о своих «заслугах». Некоторые из руководителей спортивных союзов и организаций на свой страх и риск, минуя имперский комитет, пытались начать переговоры с гитлеровским правительством. Многие хотели заявить о своей преданности идеям национал-социализма через издаваемые спортивные газеты и громогласные заявления.

Но, прежде чем произошла жесточайшая централизация управления немецким спортом, которая сопровождалась не менее жесткой идеологической унификацией, имелось множество признаков того, что сами спортивные объединения давали радостное согласие на это. В немецких архивах сохранилось множество писем, адресованных «рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру», в которых излагались «многолетние чаяния немецких гимнастических и спортивных союзов». Представители этих организаций показательно выпячивали свои националистические настроения, пытались обратить на себя внимание Гитлера, чтобы в будущем оказаться в «сиянии новой империи». Прошения, которые поступали в имперскую канцелярию в первые месяцы «национальной революции», в основном содержали в себе вполне конкретные просьбы. Часть из них касалась учреждения спортивными союзами почетных наград и премий. Приведем несколько наиболее показательных примеров. 8 марта 1933 года автомобильный клуб Мюнхена, «города, где родилось немецкое освободительное движение», просил у Гитлера средства на призы для победителей весенней автогонки. Рейхсканцелярия выделила на эти цели 300 рейхсмарок. 5 апреля Берлинское всеобщее объединение мотоспорта запрашивало средства на изготовление дипломов и медалей, посвященных «национальному возрождению Германии 1933 года». Было выделено 40 рейхсмарок. В петиции от 3 мая Дрезденский клуб мотоциклистов заявлял о желании учредить почетную премию для участников Немецкого уличного чемпионата. Показательно, что почти все принимавшие участие в нем были членами СА. Когда клубу было переведено 40 рейхсмарок, то в знак благодарности в рейхсканцелярию было направлено письмо, в котором говорилось о том, что отныне и впредь все соревнования, проводимые по линии клуба, «будут служить национальной объединительной идее».

Символическое вознаграждение просили даже совсем мелкие сельские стрелковые клубы, как это произошло, например, со стрелковым обществом Грюнвинкеля (Карлсруэ). Стрелковое общество Гармиша получило из Берлина 30 рейхсмарок для «партийца с билетом № 992 854». Стрелковая гильдия «Хуберт» («Трир») ко Дню Потсдама, который традиционно проводился 21 марта, запросила средства на изготовление памятных значков, которые должны были «увековечить великую победу объединенного немецкого рейха». Стрелковые клубы Висбадена называли свой город «оплотом национал-социализма на берегах прекрасного Рейна», за что им было переведено из канцелярии 20 рейхсмарок. Столичные стрелковые союзы претендовали 6 июня на грамоты, подписанные лично Адольфом Гитлером. В этой связи жители Берлина говорили о необходимости содействия военной подготовке и ставили перед собой цель «обучить мужчин правильно обращаться с оружием». Аналогичные заявления поступали и от генерала Кнута, который намеревался получить поддержку для возглавляемой им организации — Немецкой лаборатории ручного стрелкового оружия. Своей целью этот генерал в отставке видел «военную закалку немецкого народа», которая должна была производиться на специальных стрельбищах. Указанные объекты предполагалось также использовать при подготовке к Олимпиаде 1936 года. В своих запросах генерал Кнут был не столь скромен, как его сельские коллеги. Так как его лаборатория занималась подготовкой инструкторов по стрельбе из состава НСДАП и «Стального шлема», то запрашиваемая сумма составляла 150 тысяч рейхсмарок.

Надо сразу же отметить, что представители почти каждого вида спорта полагали свои «услуги» незаменимыми для «дела национальной революции». Наряду со стрелками и гонщиками в имперскую канцелярию нередко обращались представители конного спорта. 9 марта 1933 года Скаковой союз Тильзита задумал провести на местном ипподроме («с трибун которого можно было видеть Мемель») открытие скакового сезона в Восточной Пруссии. Победитель первых скачек с препятствиями должен был получить «Почетную награду Адольфа Гитлера». Берлин удовлетворил и эту просьбу, несмотря на то что запрашивалась совершенно нескромная сумма — 500 рейхсмарок. 12 апреля наездники из местечка Хальвер обратились в имперскую канцелярию с просьбой учредить почетную награду. Как и положено в данной ситуации, звучали гарантии, что члены спортивного клуба будут трудиться не покладая рук, «пока последний крестьянский сын не заставит служить своего коня и кусочек земли нашему любимому Отечеству». Скачки с препятствиями на «приз рейхсканцлера» проводились и в Ганновере. В письме от 12 апреля представители этого города увязывали свое спортивное мероприятие с «мощнейшим национальным подъемом».