Меня захлестнуло чувство глубокого удовлетворения. Жизнь приоткрыла новые горизонты. Теперь я мог у себя дома получать удовольствие, которое было неведомо многим людям, у которых, как и у меня, не было работы. Фразой «Пока, бездельник» я мысленно распрощался с гениальным пакистанцем, управлявшим аптекой на противоположной стороне улицы.

Я сделал еще одну копию с той же газетной вырезки и выбросил первую. Затем я сделал третью и выбросил вторую. И наконец, наступил момент, когда я задал себе вопрос: не исчерпаны ли полностью мои копировальные потребности? – после чего я открыл руководство для пользователя и начал постранично его копировать.

Так всегда случается с предметами роскоши: мой Canon PC-10 стал предметом, без которого я уже не мыслил своего существования, как только он стал моей собственностью. Большая часть работы журналиста состоит в фотокопировании того, что написали другие люди и в поиске иного способа изложения этих материалов, поэтому, с профессиональной точки зрения, иметь собственное копировальное устройство было выгодно. Я также смог использовать его для других нужд: копировал документы для бухгалтера или налогового управления; легко регистрировал все номера своих кредитных карточек, копируя их; делал резервные копии медицинских бланков и конкурсных заявок; размножал шуточные приглашения на две вечеринки с выпивкой, которые мы с женой устраивали в те дни, когда были еще достаточно молодыми, чтобы веселиться. Пользоваться копировальным аппаратом PC-10 было неудобно по современным стандартам копирования, так как у него не было лотка для бумаги, и, чтобы сделать копии, мне приходилось подавать по одному листу бумаги в специальную прорезь. Но все равно это было грандиозно по сравнению с полным отсутствием копировального устройства. Я быстро забыл об аптеке на другой стороне улицы, а также о копировальном салоне в нескольких кварталах от нас на Лексингтон-авеню, куда я часто ходил, чтобы сделать высококачественные копии особо важных документов, таких, как завещание. Моя PC-10 успешно пережила падение на пол, поездку в кузове грузовичка, переезд в Коннектикут, пролитый на нее кофе и более чем часовое стояние под протекающей крышей, которую мы в то время ремонтировали.

Когда в конце концов мой аппарат окончательно износился в 1998 году, после тринадцати лет интенсивной работы, я заменил его на Xerox ХС1045, который я купил в Стэплсе и привез домой в багажнике моей машины. ХС1045 я любил еще больше, чем РС-10. У ХС1045 были многие характеристики, которые раньше встречались только у моделей, занимавших самую верхнюю строчку модельного ряда, – автоматический подающий механизм, приемный лоток на 250 листов, альтернативный лоток, режим копирования страниц переплетенной книги, автоматическое и ручное управление экспозицией, держатель для оригинала увеличенного размера, режим более экономного изготовления копий и возможность делать разнообразные варианты уменьшения и увеличения. Несмотря на новые возможности, она мне стоила в два раза дешевле, чем прежняя модель РС-10 более двенадцати лет назад.

Мои дети, рожденные в 1980-х и не знавшие тех времен, когда копирование конспектов и рефератов сокурсников для подготовки к экзаменам было почти непосильной задачей по сравнению с простым нажатием кнопки машины на другом конце комнаты, смотрели на ХС1045 почти так же, как на стиральную машину. Только при героическом усилии своего воображения они могли представить, какой была жизнь в те дни, когда, чтобы скопировать какую-нибудь интересную статью, нужно было позвать бабушку и спросить ее, не выбросила ли она уже свою газету. Когда в шестом классе школы мне потребовалась копия моего научного доклада, это было в середине 1960-х, мама послала оригинал на работу отца, у работодателя которого был ксерокс. Благодаря почти сверхъестественным способностям, кроме ношения костюма и работы в центре города, он получил доступ к заветному ксероксу. Ну, а моим детям все это кажется чем-то вроде событий в приключенческой книге «Маленький домик в прериях».

Что же касается еще более древних способов копирования, то лучше забудьте о них. Как-то мне пришлось упомянуть о копировальной бумаге в разговоре с сынишкой, родившимся в 1988 году, и он спросил меня, что это такое. Я ответил ему: «Тонкая бумага или пластмассовая пленка, покрытая с одной стороны слоем гелеобразной краски, раньше использовавшаяся для получения факсимильных копий во время письма или при печатании на машинке». На что он сказал: «Круто».

После чего последовал непродолжительный диалог:

«Но ведь ты наверняка видел раньше копировальную бумагу».

«Нет».

«Ну, ты помнишь, когда у квитанций кредитных карточек были маленькие листочки копировальной бумаги?»

(Поглядывая на дверь.) «Нет».

То, что мой сын не был знаком с копировальной бумагой, кажется тем более удивительным, что она довольно часто использовалась в нашем доме до того, как он пошел в первый класс. В 1981 году я купил один из самых первых персональных компьютеров фирмы IBM. У него была оперативная память на 64 кбайта – почти такая же, как у современных наручных часов, – и стоил он свыше 4 тысяч долларов. Я также купил принтер размером с гриль Вебера. Он печатал шрифтовыми элементами в виде наперстков ударным способом, как печатная машинка. Сверху на нем крепилась приставка со сложным зубчато-ременным приводом, которая непрерывно выдавала из большого ящика ленту со специальной бумагой, подобной бумаге с отрывной лентопротяжной перфорацией по краям. Принтер работал так медленно и с таким грохотом, что, когда мне требовалось две копии материалов, я не печатал их дважды, как я делаю сейчас на лазерном принтере, а просто переключался с обычной компьютерной бумаги на трехслойную копировальную компьютерную бумагу и получал, кроме оригинала, еще две копии. Если же я печатал объемный документ, например главу книги, я часто уходил на прогулку, потому что шум от принтера на близком расстоянии был просто невыносимым.

Ностальгируя по старому принтеру, я вдруг понял, что мой сын не только не может понять, как тяжело было раньше делать копии, он, по сути, не знает, что такое оригинал или что называлось оригиналом так, как это понимали более зрелые люди. Когда он пишет сочинения для школы, он набирает и постоянно вносит правки в текст на компьютере, а затем или печатает его в день сдачи, или отправляет учителю по электронной почте. Если ему снова нужно внести изменения, то он не ищет пузырек с корректирующей жидкостью, а просто редактирует файл и снова печатает текст или отсылает по электронной почте. Практически ему никогда не требуется первый вариант, исправленный вариант, окончательный вариант или оригинал, в том смысле, как это понимают люди моего поколения. Его работа с момента, когда он начинает ее писать, и до момента, когда учитель ставит ему оценку, существует просто в виде последовательности изменяющихся, но связанных между собой состояний. Его представление о «копиях» и «оригиналах» также отличается от моего, как представление Вернера Гейзенберга об электроне отличалось от представления Нильса Бора.

Вам не нужно быть таким же юным, как мой сын, чтобы с большим трудом представить, что значит жить в мире, где создание более чем одного экземпляра чего-нибудь было если не новшеством, то тяжелым испытанием. Большинство из нас, свидетелей середины и конца XIX века, также не помнят, какой была эпоха до ксерокса, и больше уже не вспоминают о том удивлении, которое мы испытывали, когда эта технология только появилась. Это удивление было, можно сказать, поразительным. Вскоре после появления первого офисного копировального устройства ксерокса в 1960 году в журнале для библиотекарей о нем указывалось тоном, в котором Христофор Колумб, должно быть, описывал побережье Сан-Сальвадора королеве Изабелле, что необыкновенная новая машина вполне годится для копирования старых книг. В статье о фирме Xerox Corporation, которую «Нью-Йоркер» опубликовал в 1967 году, семь лет спустя, писатель Джон Брукс описал еще более любопытное место использования: