Человек рядом с ней был таким холодным, таким серым и твердым, что она могла разбиться об него, как слова священника разбивались в ее ушах. Желудок у Ферн опять взбунтовался.

– Клянусь хранить ему верность. – Это был ее собственный голос, она чувствовала его вибрацию в горле, но не мог бы объяснить, какая сила заставила ее произнести эти слова.

Потом букет у нее забрали, ее рука оказалась в его широкой ладони, холодной и сильной, это она чувствовала даже сквозь перчатку... и ей на палец скользнуло кольцо.

Преклонение колен, стояние, преклонение, стояние. Ферн хотелось закричать, зажать уши руками, сделать что угодно, только бы остановить этот стремительный поток слов.

Потом все кончилось.

Грохот органа, звон колоколов, и они уже шли по проходу к дверям, которые, как небесные врата, лили свет в жаркую пещеру церкви.

Почтенные мистер и миссис Колин Бартон Джонатан Редклифф.

«О Боже, что я наделала!»

* * *

«И с тех пор они жили счастливо».

А разве не это должно было случиться? Ферн смотрела в окно кареты – не того украшенного цветами ландо, которое привезло из церкви к городскому дому ее родителей, а в окно четырехместной коляски жениха, весьма подходящей для незаметного бегства новобрачных. Вокруг них был многолюдный шумный город с мокрыми от моросящего дождя улицами, грохотом колес и стуком лошадиных копыт. Но внутри кареты царила тишина, и у Ферн возникло странное ощущение, что вид за окном лишь иллюзия. Реальными были только тени в карете да человек в безупречном утреннем костюме, сидящий напротив.

Ферн была уверена, что опозорилась во время церемонии, выдав охватившую ее панику. Но все говорили, что она выглядела скромной, красивой, даже сияющей, и она гадала, не ужас ли придал ей особую привлекательность. Накануне старшая сестра Фейт предупредила, что многочасовое ожидание может довести ее до истерики, но Ферн только посмеялась над этим. В конце концов, нерешительность чужда ее характеру. Почему свадьба должна чем-то отличаться?

Как она была глупа! Но теперь все позади, безвозвратный шаг сделан, можно успокоиться... и быть счастливой.

Во время приема гостей после бракосочетания Ферн пыталась осознать, что такое счастье. Колин, сидевший рядом, иногда поворачивался к ней с выверенной очаровательной улыбкой. В эти мгновения она чувствовала возвращение трепета, который заставлял ее краснеть и опускать глаза в дни его короткого ухаживания. И не имело значения то, что, глядя в его зеленые глаза, она видела там лишь пустоту. Она изо всех сил цеплялась за тот приятный трепет, и даже сейчас, в карете, это ощущение полностью не исчезло.

– Вокзал Виктория. – Слова Колина были только холодным подтверждением происходящего.

Ферн опять залилась румянцем, злясь на себя за это, и продолжала невидяще смотреть в окно. Теперь она замужняя женщина, говорила она себе, а замужние женщины не краснеют. Однако мысль о том, что она вскоре останется наедине с мужем, даже будет спать ночью рядом с ним, вызвала у нее страх и одновременно волнение. Если бы она могла быть как ее дерзкие и красивые подруги Элизабет и Мэри Гамильтон! Но она воспитана быть радушной хозяйкой, очаровательной партнершей в танцах, любящей женой и матерью. Именно такой хотел видеть ее Колин, напомнила она себе, иначе бы он выбрал другую.

Карета остановилась. Колин бесстрастно ждал, пока слуга откроет дверцу, затем спустился на тротуар и протянул ей руку. Ферн чувствовала, какая у него сильная, уверенная рука, когда он вел ее в здание вокзала. Она взглянула на мужа. Лицо, по обыкновению, невозмутимо, зеленые глаза холодны. Ни беспокойства, ни малейшей неловкости, только его обычная равнодушная самоуверенность.

На миг Ферн позавидовала ему, но затем со вздохом решила, что не может винить его за ее собственную неуверенность. Женщина тем и отличается от мужчины, часто говорила ее мать, что у женщины более утонченная натура, она более деликатна, более возвышенна, женщина – это роза, обвившая твердые шпалеры, таким образом украшая их, а те поддерживают ее.

Это сравнение вызывало у нее легкий бунт, но Ферн его подавляла. Она ведь не мифическая амазонка, чтобы сражаться с мужчинами, если даже часть ее, очень маленькая часть, принадлежавшая, казалось, кому-то другому, шептала, что должно быть иначе.

Эти мысли покинули ее, когда они с Колином вышли на платформу, где стоял поезд, отправлявшийся в Брайтон. Слуга передал их багаж проводнику, Ферн поднялась в вагон, за ней Колин, и человек в голубой форме проводил их в купе.

– Чай, пожалуйста, – заказал Колин, когда тот уложил багаж в сетку для вещей.

– Сию минуту, сэр, – ответил проводник и вышел.

– Наконец-то, – сказала Ферн, чувствуя, как жар поднимается у нее по щекам. – Во всяком случае, до Брайтона не слишком далеко.

– Вы устали, mon ange?

Выражение нежности заставило ее покраснеть еще сильнее, хотя в его словах не чувствовалось ни малейшего тепла.

– Немного, – призналась Ферн.

В купе было удушающе жарко, и, прежде чем занять свое место, она развязала ленты шляпы и расстегнула обшитый шнурами жакет. Когда она увидела из окна, как толпа поглотила слугу Колина, ей показалось, что вместе с ним ушла часть ее жизни, навсегда затерявшись в вокзальной суете.

Она посмотрела на мужа, который сел напротив и положил рядом шляпу. Он еще сохранил безупречно уложенную прическу, она чувствовала слабый запах макассарового масла для волос. Колин вдруг оказался невообразимо близко к ней, хотя они были намного ближе, когда вальсировали в бальном зале. Но там всегда было ограничение – следящие глаза дюжины светских матрон и приличия, диктующие каждое движение, каждый шаг в замысловатом танце.

Несомненно, танец продолжался и сейчас; несомненно, тут было и то, что она должна сказать, и то, как она должна себя вести, но Ферн вдруг поняла, что ничего об этом не знает. Она знала все тонкости домоводства и приема гостей, а вот о том, что происходит за закрытыми дверями между мужем и женой, могла только догадываться. Ее воспитание, казавшееся вчера таким мучительным, теперь выглядело тончайшими нитями осенней паутины, державшими ее над пропастью, о которой она даже не подозревала.

– Когда мы приедем, у нас еще будет время до ужина прогуляться по берегу, – сказал Колин так, словно воздух в купе не сгустился от продолжительного молчания.

– Очень интересно, – ответила Ферн. – Медовый месяц в Брайтоне, возможно, и не такой модный, но я видела Париж, Ривьеру, все знаменитые города Италии, а ни разу не была в Брайтоне.

Она говорила то, о чем он уже знал, однако эти банальности служили ей знакомыми указателями в чужой, новой стране.

– Поездка не будет долгой. – Что-то мелькнуло в непроницаемой глубине его зеленых глаз.

Искра насмешки? Или презрение? Может, он догадался, насколько она не уверена в себе? И все же он выглядел спокойным. Ферн пыталась найти опору в его уверенности. Пока он будет ею руководить, бояться ей нечего. В конце концов, предполагается, что жена следует за мужем. Если она не знает, что делать, это не ошибка в ее воспитании, а скорее часть плана. Как вьющаяся роза...