— Предлагаю заморозить этот проект... Следует на время прекратить всякую активность в этой сфере, иначе мы рискуем подставить под удар наш среднеазиатский проект... Лабораторию, функционирующую на территории «Фармакома», закрыть уже в самом скором времени! Формулу либо формулы препаратов строжайше засекретить! Можно, к примеру, поместить информацию на электронные «носители»... Доступ к компьютерной базе данных закрыть для всех, кроме Председателя и Фармацевта! Дискету с формулой для верности поместить в банковский сейф где-нибудь за рубежом...

— Что делать в таком разе со спецами? — поинтересовался Председатель. — Не держать же их взаперти месяцы, а возможно, и годы?

— Так ли уж теперь они нам нужны? — приподнял брови Асмодей. — Формула остается при нас, и в случае необходимости мы сможем нанять новых специалистов...

— Решение принято, господа! — веско сказал Председатель. — Если не случится чего-либо сверхординарного, мы вернемся к известной вам теме не ранее чем через год.

«Опиумный» рейс приземлился в Чкаловске поздним декабрьским утром. В списке числилось сто двадцать пассажиров. В большинстве своем это были военнослужащие 201-й дивизии, расквартированной на постоянной основе в Таджикистане. Помимо выслуживших свой срок либо отправленных на «материк» по каким-то иным причинам контрактников, самолет доставил из Душанбе примерно два десятка граждан, русских и таджиков, одетых в цивильную одежду, а также небольшую группу старших офицеров из командного состава российских КМС[1].

Хотя Дорохов служил у черта на куличках, и это еще мягко сказано, многие из этих людей, летевших с ним одним рейсом, были для него вполне узнаваемы. С одними он был знаком хорошо, с теми же офицерами 201-й, с другими знакомство являлось мимолетным, ни к чему не обязывающим; были здесь и те, с кем самому Дорохову контачить пока не доводилось, но о ком он был наслышан от своих сослуживцев, тех из них, кто чаще бывает в Душанбе и кто в курсе местных новостей.

Забавно, но перед самым вылетом в аэропорту таджикской столицы он нос к носу столкнулся с двумя крайне неприятными типами, с которыми ему довелось, вопреки собственному желанию, общаться в приграничном Пяндже месяц назад. По их местным гэбистским понятиям, — а эта парочка не последние люди в МГБ республики, — не только Дорохов, но и стоящее над ним руководство, тот же полковник Гаркушин, начальник одного из погранотрядов, не просто нарушили закон, действуя по обыкновению дерзко, а перешли определенную черту, совершенно не считаясь с теми, кто являлся истинными хозяевами этих среднеазиатских угодий.

В принципе Дорохову не впервой слышать в свой адрес или, если брать шире, в адрес российских пограничников отборную брань и угрозы. Эти угрозы ранее раздавались в основном из-за «речки», оттуда же перли «душки» и «контрики». Удивительно, но после злополучного пянджского инцидента на погранцов в открытую поперли местные товарищи, да так борзо и энергично, что чуть до пальбы не дошло. Именно тогда прибывшие из Душанбе чекисты пообещали, причем в отнюдь не приватном разговоре, что вскорости произойдут следующие события: 9-я погранзастава будет сметена с лица земли, «русский бляд», то бишь погранцы, будет похоронен, и самому Дорохову теперь точно «секир-башка», а его череп будет подарен талибам — чтобы они тоже порадовались, чтобы было этим славным ребятам куда бросать их вонючие окурки-"косяки".

Так вот, эти двое гэбистов, с кем он столкнулся напоследок в аэропорту, никак на него не прореагировали. Они, кажется, даже не смотрели в его сторону, хотя наверняка засекли в общей массе отъезжающих своего «старого знакомого». Успели, наверное, малость поостыть: в сердцах чего не наговоришь... С ними был третий, тоже таджик. Рослый, чуть грузноватый, лет тридцати семи, одет в дорогое кашемировое пальто и ондатровую шапку. Судя по наличию багажа, летел в Москву этим же рейсом. Непростой, видать, мужчина, раз его приехали провожать в аэропорт высокопоставленные сотрудники местной госбезопасности...

Дорохова тоже провожали. В аэропорт с ним приехали полковник Гаркушин и еще трое офицеров. Хотя Дорохов отправлялся на «материк», а по такому поводу не принято печалиться, даже наоборот, на этот раз всем, включая самого отпускника, было почему-то невесело. Истинную причину того, почему вдруг их товарищ так запросился на «Большую землю», знал, со слов Дорохова, только один командир погранотряда. Остальные интуитивно почувствовали, что с коллегой что-то неладно, но не решились лезть к нему в душу с расспросами.

— Москва, конечно, славный город, — сказал ему на прощание полковник Гаркушин. — Столица нашей родины и все такое прочее... Но вы, Дорохов, будьте все же там поосторожнее...

* * *

Родина встречала своих защитников хмурыми, под стать серенькой, с мокрым снегом, декабрьской погоде, лицами сотрудников таможни, пристальными рентгеноскопичными взглядами пограничников и собачками, натасканными на поиск наркотиков и взрывчатых веществ. Она встречала их холодно и даже отчужденно: так смотрит мачеха на объявившегося после длительной отлучки пасынка — где его носило столько времени? Что ему нужно? Не занесет ли он в дом какую заразу?

Но обижаться на такое прохладное отношение не следовало. После того, как сотрудники российской таможни и УБНОН[2]перекрыли канал поставок через аэропорт Домодедово, наркодельцы обратили пристальное внимание на такие военные аэродромы, как Чкаловск и Клин, где тоже регулярно садятся транспорты, доставляющие пассажиров и грузы из Таджикистана и других среднеазиатских республик. Пришлось оборудовать и здесь таможенные терминалы с согласия Минобороны. Еще года два-три назад, в условиях всеобщей расхлябанности, опиумосодержащие наркотики перебрасывали из Средней Азии в Россию в том числе и воздушным транспортом — с помощью наркокурьеров или припрятав партию товара в упаковках с разнообразными грузами. Потому и прозвали душанбинские рейсы «опиумными». Но сейчас эта схема устарела: для поставок опиума существуют другие каналы, и если все же среди пассажиров изредка попадаются наркокурьеры, то находят у них уже не опий, а героин, да и то сравнительно небольшие партии.

Дорохов не то что считал себя спецом в подобных вопросах, но кое-что об этом знал. Он был в курсе, что даже контрактники порой пытались провозить заныканные в личных вещах пакетики с героином — слишком велик соблазн обеспечить себе дополнительный приработок. Поэтому к шмонам в аэропортах, свидетелем которых ему уже доводилось быть, он относился с пониманием. Раз надо — значит, надо. Хотя, по правде говоря, все это для нормального служивого человека чертовски неприятно...

Возможно, ему показалось, но чкаловские таможенники действовали как-то вяло, без огонька. Досмотр они производили поверхностно, а потому очередь через терминал продвигалась быстро: сумки, чемоданы, кейсы ставились на ленту для просветки через аппарат, человек налегке проходил через арку металлодетектора, забирал с другой стороны свой багаж и мог проваливать на все четыре стороны.