– Она же не пишет, что так и осталась девственницей, – высказался Билл. – Это было десять лет назад. С тех пор могла и повидать кое-что.

– Не сомневаюсь, что Джин справится и без вашего экспертного мнения, – сказал Рой, не одобрявший таких разговоров.

Джин чувствовала, что без него беседа быстро приняла бы грубоватый оборот. Забавно, что в присутствии Роя все следили за языком, чтобы не оскорбить его пуританских чувств. При этом к Джин они относились как к “своему парню”. И обычно это ей льстило. Но иногда она замечала, что с женщинами помоложе и покрасивее они обращаются иначе – и эта неуклюжая смесь галантности и заигрывания по отношению к другим приводила ее в уныние.

Остаток рабочего дня Джин сочиняла колонку “Хозяйкины хитрости” и “Свадебные зарисовки” – обзор бракосочетаний прошлой недели.

После приема в общинном центре Сент-Пол-Крей мистер и миссис Плорниш отправились в свадебное путешествие на Сент-Леонард, невеста в бирюзовом пальто и с черными аксессуарами…

Колонка про домашнее хозяйство была легче легкого, потому что все советы поставляли преданные читатели. На первых порах Джин проверяла некоторые из них на практике до публикации. Теперь же ей нравилось отбирать самые несуразные.

Покончив с колонкой и обзором, она написала короткое письмо Гретхен Тилбери, спросила разрешения приехать поговорить с ней и ее дочерью. Поскольку номер телефона не указан, нужно было договариваться письменно. В пять Джин накрыла чехлом пишущую машинку, занесла письмо в отдел корреспонденции и вышла из редакции.

Ее велосипед, прочное сооружение с массивной рамой, доставшееся ей, как и почти все ее имущество, по наследству от многих поколений семейства Суинни, стоял у ограды. А прямо на пути к нему сплелись в тесном объятии машинистка и парень из типографии. Джин знала девушку в лицо, но не по имени; журналисты нечасто имели дело с сотрудниками других отделов.

Чтобы пробраться к велосипеду, ей пришлось обходить эту парочку, и чувствовала она себя при этом очень глупо; в конце концов они заметили ее и, хихикая и извиняясь, подвинулись. В том, насколько они были поглощены друг другом, было что-то обидное, и Джин пришлось напомнить себе, что к ней это не имеет отношения – просто универсальный симптом любовного недуга. А те, кто им поражен, заслуживают не осуждения, а жалости.

Джин вытащила из кармана шелковый платок и туго завязала его под подбородком, чтобы волосы не лезли в лицо во время езды. Потом втиснула сумку в корзинку на руле, вывезла велосипед к бордюру и, отточенным движением расправив под собой юбку, вскинула себя в седло.

Дорога от здания газеты в Петтс-Вуде до дома в Хейсе занимала всего десять минут, и даже в это время машин почти не было. Солнце стояло высоко в небе; впереди еще несколько часов дневного света. После того как она побудет с матерью, может, останется еще время заняться садом: выползшая из-под соседского забора и угрожающая рядам фасоли сныть требовала неусыпной бдительности.

Копаться в грядках летним вечером – сама мысль об этом приносила бесконечное умиротворение. Лужайки – передняя и задняя – подождут до выходных. Это и без того тяжелая работа, а тут еще придется заодно стричь соседскую траву. Так бывает: сначала – порыв великодушия, а потом одолжение превращается в обязанность, которую одна сторона выполняет все менее охотно, а другая принимает все менее благодарно.

Джин затормозила возле цепочки магазинов, которая тянулась, изгибаясь вниз по холму от станции. Стейк и почки – слишком долго, но мысль о неизбежной яичнице на ужин подействовала на нее угнетающе, и она купила в мясной лавке телячьей печенки. Можно приготовить ее с молодой картошкой и зеленой фасолью с огорода. С остальными пунктами списка тянуть не стоило – в половине шестого все закроется, а она хорошо себе представляла и реакцию матери, если та останется без туфель и лекарств, и собственные мучения, если кончатся сигареты.

Когда она наконец добралась до дома – скромной одноквартирной постройки 30-х годов, повернутой задом к парку, – радостное настроение испарилось. Укладывая в клетчатую хозяйственную сумку печенку в вощеной бумаге, она умудрилась два раза капнуть кровью на свою серую шерстяную юбку – и ужасно на себя злилась. Юбка совсем недавно побывала в чистке, и Джин по собственному опыту знала, что пятна крови – самые стойкие.

– Джин, это ты? – Голос матери, тревожный, полный упрека, плыл вниз по лестнице в ответ на скрежет ее ключа в замке – как всегда.

– Да, мама, кто же еще, – ответила Джин, как отвечала всегда – чуть более или менее раздраженно, в зависимости от того, как прошел ее день.

Мать появилась на площадке и помахала голубым конвертом.

– Пришло письмо от Дорри, – сказала она. – Хочешь прочитать?

– Может, попозже, – ответила Джин, снимая платок и освобождаясь от разнообразных пакетов.

Ее младшая сестра Дорри была замужем за кофейным плантатором и жила в Кении; для Джин это было все равно, что на Венере – такой далекой и непредставимой казалась эта новая жизнь. У Дорри были и слуга, и кухарка, и садовник, и ночной сторож – для защиты от злоумышленников, и ружье под кроватью – для защиты от ночного сторожа. В детстве сестры были очень близки, и сначала Джин безумно по ней скучала, но по прошествии стольких лет свыклась с тем, что не видит ни ее, ни ее детей. А мать так и не смогла.

– Есть что-нибудь вкусненькое на ужин?

Завидев бумажный пакет с туфлями, мать, морщась, начала медленно спускаться по лестнице.

– Печенка, – сказала Джин.

– О, отлично. Умираю с голоду. Я весь день ничего не ела.

– Да почему же? В кладовке полно продуктов.

Почувствовав отпор, мать немного пошла на попятный.

– Я очень поздно проснулась. Вместо обеда съела овсянку.

– То есть что-то ты все-таки ела.

– Да разве это еда?

На это Джин отвечать не стала, а отнесла покупки в кухню и выгрузила их на стол. Комната выходила на запад, и заходящее солнце наполнило ее теплым ярким светом. Муха жужжала и билась об оконную раму, пока Джин не выпустила ее наружу, попутно заметив пятнышки на стекле. Еще одно дело на выходные. По четвергам с утра приходила уборщица, но, по мнению Джин, за отведенное ей время она очень мало что успевала, если не считать сплетен с матерью. Впрочем, это тоже в некотором роде работа, и Джин заплатить за нее пять шиллингов было не жалко. Разве что чуть-чуть.

Пока мать примеряла вернувшиеся из починки туфли, Джин сняла юбку, встала у раковины в блузке и комбинации и внимательно изучила пятна засохшей крови. В занавешенном шкафчике отыскала