не рухнула обратно и не утащила мистера Тилбери за собой. Они в панике переглянулись, но он быстро принял более устойчивое положение и крепко держал ее за руку, пока она не выровнялась.

– Боже, мы споткнулись на ровном месте, – рассмеялась Джин. – Говорю же, я ужасно неуклюжая.

– По-моему, от меня мало толку, – сказал мистер Тилбери. – Но все равно было приятно с вами поговорить.

– Остался еще один вопрос, – спохватилась Джин. – Ваша жена говорила, что до рождения Маргарет она лежала в клинике или лечебнице. Она поддерживает отношения с кем-нибудь оттуда? Или с кем-нибудь, кто знает ее с детства?

Мистер Тилбери задумался, склонив голову набок, но, похоже, ничего не смог вспомнить.

– А знаете, ничего не приходит в голову. Эта клиника была на побережье – кажется, в Бродстерсе. Перед этим она ходила в школу в Фолкстоне. Наверное, где-то там у нее были друзья. Когда я узнал миссис и мисс Эдель, они уже жили в Уимблдоне, и все их немногочисленные знакомства были недавние. Так что не знаю. Сейчас у моей жены, разумеется, есть подруги в Сидкапе, матери подружек Маргарет и так далее. Но что касается прошлого – надо спрашивать у нее самой.

Джин прошла вслед за ним в магазин, где ждали посетители, молодая пара. Новобрачные, решила Джин: девушка буквально повисла на руке у своего спутника и смотрела на него с нескрываемым обожанием. Или, может, они только что обручились и хотят купить большое шикарное кольцо. Джин надеялась, что так – ради мистера Тилбери. Протискиваясь мимо них к выходу, она чувствовала, как они излучают счастье.

Позже, когда Джин приготовила на ужин пюре с мясной подливкой, помыла посуду и полила сад, она дополнила свои сегодняшние стенографические записи и подчеркнула слово “Бродстерс”. Потом пролистала до интервью с Гретхен Тилбери, нашла упоминание лечебницы Святой Цецилии и обвела его. Теперь именно на этом и сосредоточится расследование.

Конечно, срочности никакой. Скоро у миссис Тилбери и Маргарет первая серия анализов в больнице Чаринг-Кросс; возможно, результаты окажутся такие, что дальнейшее расследование не понадобится. Но она уже его предвкушала. Она несколько лет не была на побережье. Уэртинг в 1946-м не в счет – из-за того, чем все кончилось.

Может, вообще остаться на ночь и вернуться на следующий день, вдруг подумала она, решительно направив мысль в сторону Бродстерса. Чтобы отмести эту возможность, хватило секунды, но она успела вспомнить, как здорово просыпаться от резкого крика чаек и шуршания прибоя по песку. Нет, нельзя – мать не оставишь, пусть и всего на одну ночь. Даже от разговора об этом она почувствует себя еще более беспомощной.

От мистера Суинни не осталось ни пенсии, ни сбережений, и жили они на заработки Джин; только поэтому она была в состоянии смириться с отсутствием дочери – но ровно столько, сколько длился ее рабочий день, не дольше. Непреодолимые сложности, которые можно держать в узде между девятью утра и половиной шестого вечера, в другое время непременно встанут на дыбы и сокрушат ее. Джин, будучи женщиной рациональной, все собиралась пересмотреть этот принцип, но время шло, она ничего не делала, и привычка закрепилась.

Раньше бывали случаи, когда она об этом жалела. По пятницам Билл, Ларри, фоторедактор Дункан и какие-нибудь стажеры ходили в “Черного кабана” в Петтс-Вуде пропустить по стаканчику после работы. Пару раз приглашали и ее – как-никак, свой парень, – но она отказывалась, потому что заранее не согласовала с матерью; теперь ее уже не зовут.

Сейчас миссис Суинни восседала в гостиной в своем кресле с изогнутой спинкой и ждала, когда Джин поможет ей смотать шерсть. Она вязала свитер для Дорри, чтобы отправить его к Рождеству, но так увлеклась процессом, что в результате в него уместились бы целых две Дорри. Джин вообще сомневалась, что в Китале бывают холода, которыми можно было бы оправдать такое обилие шерсти, но мать была непреклонна. Пришлось все распустить, выстирать и высушить нитки и начать сначала.

Но Джин не сиделось на месте. Едва усевшись, она тут же вскакивала: то ей понадобились очки, то вдруг вспомнилось какое-то незаконченное срочное дело. Неприкаянная, беспокойная, она рыскала по комнатам, пока в конце концов не нашла то, что искала – старый маникюрный набор: кожаный футляр, инструменты с перламутровыми ручками. Джин тут же принялась подпиливать и приводить в порядок огрубевшие от домашнего хозяйства ногти, а потом опять вскочила и выбежала из комнаты.

– А теперь ты куда собралась? – Жалобный голос матери следовал за ней вверх по лестнице.

У Джин в спальне в ящике туалетного столика хранились всякие дорогие ее сердцу штуки. Скопившиеся за долгое время куски мыла, косметика, духи, канцелярские принадлежности – в основном подарки или скоропалительные покупки. Любоваться этими нетронутыми, в упаковках, сокровищами ей очень нравилось, а пользоваться ими не хотелось. Записная книжка в кожаном переплете с раскрашенными под мрамор первой и последней страницей и золотым обрезом прекрасна, только пока ее страницы остаются чистыми. Помада портится в момент соприкосновения с губами – нераспечатанный же тюбик таит в себе безграничные возможности.

Однако в тот вечер Джин открыла баночку питательного крема для рук – оттуда дохнуло ароматом роз – и провела по поверхности пальцем, лишь чуть-чуть дрогнувшим от сожаления. Она терла руку о руку, и сморщенная кожа как будто разглаживалась и становилась мягче. Она знала, что это превращение иллюзорно и мимолетно, но на мгновение почувствовала родство с множеством женщин, которые предавались таким занятиям и получали от них удовольствие.

– Чем это пахнет? – спросила мать, когда Джин вернулась.

Ее обоняние в последнее время обострилось, возможно, занимая территорию, которую резко сдавал слух.

– Розами.

– Я так и думала. Обычно от тебя пахнет конторой. – Мать поморщилась. – Сигаретами, газетной бумагой и работой. Розы мне больше нравятся.

– Я и не была сегодня на работе. Я заходила к ювелиру около Ковент-Гардена.

– Он еврей?

– Понятия не имею. Я не спрашивала.

– Наверняка. Они обычно евреи.

– Его фамилия Тилбери. Он показал мне мастерскую, где он все чинит. Было довольно любопытно.

– Уж наверное. Интересно, а это он сможет починить?

Она принялась стаскивать со среднего пальца кольцо с россыпью гранатов и жемчуга, с усилием преодолевая костяшку. – Тут не хватает одного камушка.

– Заменить камень дорого.

– Что ж. Это ценная вещь. И когда-нибудь станет твоей.

Все-то у нее ценное, подумала Джин.

– Не надо снимать, потеряешь. Я, скорее всего, его еще долго не увижу, если вообще увижу. – И тут же отчетливо поняла, что увидит. И скоро.

– Так что, смотаем шерсть? – сказала она, придвигая стул так, чтобы они сидели друг напротив друга, почти соприкасаясь коленями.

Мать достала из сумки