кушетке, будто бы получая удовольствие не только от процедуры, но и, пожалуй, оттого, что обнажённой красотой, достойной того, чтобы запечатлеть её на картине, любовался такой высокий и симпатичный мужчина. Валерий, кстати, тоже мог, готовя новую простыню, краем глаза взглянуть на обнажение своей клиентки: ему нравилось видеть и как Анжелика обнажает своё ещё молодое тело, покрытое ровным загаром (очевидно, полученном в солярии!), и массировать её округлые плечи, пышную грудь, гладкие ноги и так далее. Готовая модель для портрета в стиле ню! Обычно во время массажа они о чём-нибудь разговаривали, но в этот раз Валерий был ко всему холоден, мочалив и угрюм, отчего и настроение Анжелики тоже упало, и она лежала молча.

— Ты сегодня какой-то сам не свой! — заметила она, одеваясь. — Молчал всё время, на меня почти не взглянул, да и вообще ты, будто бы не здесь.

— Извини! — ответил сухо он. — Просто до сих пор никак отойду от вчерашней новости о гибели Сони. Да ещё завтра хоронить её… Одно слово — ужас. Господи, чего девчонке не жилось на свете?

— Да уж! Это ужасно! — согласилась Анжелика. — С другой стороны, ты ни в чём не виноват! Эта сопливая дура сама решила свою судьбу. Вот и нечего по ней убиваться, как по близкой родственнице! Пусть теперь она лежит там, где ей полагается лежать, а наша с тобой жизнь продолжается!

— Интересно, в каком смысле? — спросил Валерий.

— А я тебе расскажу! — ответила, нежно улыбаясь, Анжелика. — Мой муж завтра уедет на вахту, двоюродная сестра в отпуск, и она меня попросила пожить у неё на квартире три недели. Так что у нас будет немножко времени на то, чтобы привести тебя в порядок! — говоря последнее предложение, Анжелика, будто бы гипнотизировала Валерия своим завораживающим, сладким голосом и таким же взглядом. — Всё равно тебе от твоей сейчас ни какого секса пока не будет, так как она убитая горем мать, и всё такое… А я тебе дам всё, что ты захочешь! Так что приходи, буду рада.

— Я подумаю, — ответил Валерий, Анжелика его поцеловала и ушла. Едва Анжелика покинула кабинет, как на его пороге появились работники угрозыска.

— Добрый день! — сказал Иванов, доставая удостоверение. — Уголовный розыск, следователь Иванов. Нам нужен Валерий Гончаров.

— Добрый день. Валерий Гончаров — это я! — ответил Валерий. — Чем могу помочь?

— Мы бы хотели поговорить с вами о погибшей вашей падчерице Софии Цаплиной, — сказал Иванов.

— Ясно, — хмуро сказал Валерий. — Проходите! Только во времени я ограничен, так как через десять минут ко мне клиентка должна придти.

— Не волнуйтесь, мы вас не задержим! — сказал Иванов. — У нас всего два вопроса. Начнём с того, какими были ваши отношения?

— Со своей стороны я, конечно, старался стать Соне хотя бы просто другом, — начал грустно Валерий. — Однако она меня отталкивала, почти не шла со мной на контакт…

— Поясните! — прервал Маков. — Что значит почти не шла на контакт?

— При матери Соня ещё могла мне иногда или сказать что-то, или ответить, а так она меня вообще игнорировала, — сказал Валерий. — Даже было один раз так, что я ей позвонил, чтоб попросить купить домой хлеба, но она меня в ответ послала куда подальше. Похоже, Соня так и не смогла меня принять, как её мать ни упрашивала, ни умоляла. Чужой — есть чужой, и ничего тут не поделаешь.

Вспомнив неожиданно про телефон, Иванов достал блокнот, нашёл выписанный номер и показал его Валерию.

— Это ваш номер? — спросил следователь.

— Да, мой, — ответил Валерий.

— И что, вы каждый раз звонили погибшей, чтобы попросить купить хлеба? — спросил с недоверием Иванов.

— В основном да, я просил Соню сходить в магазин, — сказал Валерий.

— И каждый раз она вас посылала? — спросил Маков.

— Нет, это было один раз! — ответил Валерий. — А потом она просто сбрасывала вызов и отключала телефон.

— Ясно, — сказал Иванов. — Что ж, спасибо и до свидания.

— Всего доброго! — сказал Валерий, сыщики вышли и поехали в отдел, а на их смену в кабинет вошла новая клиентка.

***

Однако вернёмся к другой паре сыщиков — Анне Дуровой и Кириллу Хвостову, которые допрашивали в больнице пострадавшего в ДТП Дмитрия Еликова. Сразу следует отметить то, что Дмитрий переходил дорогу по пешеходному переходу, а на него, удирая от гаишников, наехал пьяный юнец, угнавший машину у матери. Вот так Дмитрий оказался на больничной койке. Что стало с юным наездником — это, как говорится, история умалчивает.

Узнав о гибели Сони, Еликов сперва поник от горя, однако вскоре взял себя в руки и поведал сыщикам следующее: «Знаете, Соня была девчонкой хорошей, общительной, а главное — весёлой и не глупой. Я любил провожать её иногда после школы до дому, поболтать о чём-нибудь отвлечённом или просто погулять с ней в выходные. В тоже время Соня была как бы закрытой и держала меня на некоторой дистанции. Вот пример: я однажды захотел поцеловать Соню, потому что она мне нравилась, но она мне не позволила это сделать. Я спросил — почему? На что Соня мне рассказала историю о том, как к ней на зимних каникулах пристал один соседский придурок, желавший тоже её поцеловать, и от которого она еле отбилась. Поэтому Соня и не давала себя целовать. Я спросил её — а в какой квартире живёт тот придурок (хотелось ему надавать по шее!)? Соня мне ответила, что, слава богу, он переехал куда-то на другую квартиру после нового года, и его неслышно и невидно. Что из этого всего правда, что нет — не знаю, но я рассказал всё, что мне известно». Записав показания, сыщики пожелали молодому человеку выздоровления и покинули палату.

Когда все собрались у Иванова в кабинете за чаем, Дурова поделилась со следователем данной информацией, сказав, что её надо проверить.

— Ну факт приставания к нашей барышне Горыныч установил точно! — ответил Иванов. — Впрочем, не исключается пока и версия, что погибшая и сама могла с кем-то тайком от маменьки шуры-муры крутить.

— Если предполагать такое, — говорит Хвостов, закурив сам и давая закурить Иванову и Дуровой, — то тогда с кем она бы это могла делать, если с Еликовым она за ручку гуляла? Не с сожителем же маменьки!

— А я бы пока и этого не исключал! — откликнулся Маков. — Да, Гончаров говорил, что они с погибшей не ладили, но чем чёрт не шутит? Может, они при маман жили, как кошка с собакой, а наедине у них было оляля, какое кино.

— Какая гадость! — плюнув, сказала Дурова, видимо, представив всё это