Александр Хвостов

Сонечка. Часть 1

В. Набокову.

От автора

Не буду отрицать, что мой роман «Сонечка» написан по следам романа Владимира Набокова «Лолита». Да только я, как автор, ставил перед собой совсем другую цель: мне хотелось показать мою героиню не глупой малолетней шлюхой, какой, по-моему, является Лолита, а наоборот, вполне нормальной, умной и хорошей девочкой, которая погибла, не выдержав регулярного насилия со стороны некоего педофила.

Эта книга — далеко не примитивный, порнографический роман; и дело тут не только в детективном сюжете, а ещё и в вопросе: кому мы верим больше всего, и кому стоило бы поверить?

Думаю, я ни для кого не открою Америки, сказав, что иногда человек верит тем, кто подло ему лжёт (а, может быть, как-то даже и содействует этим беде!), и напротив, не верит тем, кто на деле чисты перед ним. Собственно говоря, именно эта тема является ядром данной книги.

Да, я хотел написать книгу не просто о проблеме педофилии, а вот именно о том, что девочка попала в беду, осталась с ней один на один, так как мать ей не поверила (по сути, предала!), а рассказать кому-либо ещё (скажем, психологу) нельзя: во-первых, стыдно, во-вторых, если рассказать — обязательно вызовут маму, будут расспрашивать, что у них дома делается и так далее… В итоге всё кончится поркой. И как выйти из этого тупика — она не знает.

Наконец, я задумал мой роман не только под впечатлением от «Лолиты» и из желания показать её сюжет в другом ракурсе; мной ещё двигали жалость к детям, которые подвергаются сексуальному насилию, и сильное желание, чтобы те выродки, которые с ними это делают, были жесточайшим образом наказы, вплоть до смерти!

1

Стоял тёплый майский день, тихонько переходивший в вечер (времени было 4 часа дня!). «Господи, как же хорошо на улице: солнышко стало щедрее одаривать теплом и светом людей и природу, птицы щебечут, деревья тихонько стали одеваться в листья, а люди, наоборот, раздеваться, дождавшись наконец-то тепла… И что бы просто не жить и не радоваться, глядя на это всё?!», — Думал следователь Павел Александрович Иванов, выехавший с опергруппой на очередной труп по адресу улица Гагарина, дом-22.

Труп был обнаружен во дворе дома. К моменту приезда опергруппы на месте происшествия были и неотложка, и участковый, и судмедик. Погибшей оказалась школьница лет 15-ти, высока, стройная, с длинными и светлыми волосами, и милым, почти ангельским личиком, что теперь было обогряно кровью. Девочка погибла в следствии падения с высоты 6-го этажа. Положение тела погибшей была сложено почти что кренделем. Что это? Несчастный случай? Мало ли: девочка могла сидеть на подоконнике у открытого окна, в какой-то момент у неё закружилась голова, или ещё с чего-то плохо стало — и она свалилась вниз. Впрочем, был и вариант, о котором не хотелось даже и думать.

— Привет, ребята! — сказал опергруппе судмедик Андреев, Олег Гаврилович, любовно прозванный коллегами Горынычем. Кто его так прозвал и за что — это осталось тайной, но Андреев вопреки своей мрачной профессии был человек с юмором и не обижался.

— Здорово, Горыныч! — ответил Иванов. — Вот только детских трупов на нашу голову нам не хватало!

— И не говори, Саныч! — отозвался судмедик. — Как думаешь: суицид или несчастный случай?

— Сейчас всё выясним! — ответил Иванов. — Вон, участковый работает.

— Пал Саныч, там участковый Горелов, Сергей Иванович работает, — выдал опер уполномоченный Кирилл Хвостов. — Разрешите подойти к нему и поговорить!

— Что, старый знакомый? — спросил следователь.

— Да, однокашник по школе милиции, — сказал Хвостов.

— Дуй! — сказал Иванов.

Погибшую довольно скоро опознали соседи по подъезду, где она жила со своей семьёй: ей оказалась София Цаплина, школьница. Через недолгое время это подтвердила и мать погибшей девочки, Елена Юрьевна Цаплина, примчавшаяся с работы домой. Она была, как две капли воды, похожа на свою покойную дочь. Подозрения судмедика о самоубийстве, к сожалению, подтвердились. Об этом говорили и последнее СМС-сообщение погибшей, отправленное матери: «Мама, я не могу больше так жить. Прощай!», и записка, найденная в её комнате: «В моей смерти виноват только он». Кто этот он? И что данный негодяй сотворил с юным созданием, что довёл до самоубийства? Да! Вопрос на вопросе. Иванов, сам отец двоих детей, понимал тяжёлое состояние несчастной матери. И всё же он должен был задать вопросы о погибшей — поэтому, дав женщине воды, чтобы она слегка успокоилась, он начал допрос.

— Елена Юрьевна, вы можете говорить? — спросил Иванов.

— Да, конечно, — ответила Цаплина, отпив воды.

— Расскажите о вашей дочери. Какой она была?

Женщина, собравшись с духом, начала:

— Сонечка моя весёлая девочка… Была. Её любили соседи, учителя, одноклассники. Последние нередко бывали у нас. А я и рада была, что к моей девочке ходят в гости друзья и подружки.

— Говорите, все вашу дочь любили… — отозвался Иванов.

— Да. А что? — спросила Цаплина.

— Да малость странно получается, — замечает следователь, — человека все любят, а он вдруг из окна шагает в столь юном возрасте.

— Вы думаете, что я вам лгу? — спросила Цаплина и глаза её при этом приобрели оттенок лёгкого гнева.

— Боже упаси, Елена Юрьевна! — успокоил её Иванов. — Я просто хочу спросить, может, у погибшей были завистники или иные недоброжелатели?

— А чему завидовать? — не понимала Цаплина.

— Ну, как! — сказал Иванов. — Красивая была, училась, наверно, хорошо…

— Училась хорошо — это верно, — согласилась Цаплина, — даже золотую медаль имеет за участие в соревнованиях по волейболу среди школ. Но Соня никогда не была зазнайкой, напротив, старалась помочь отстающим друзьям.

— Это хорошо! — подметил следователь. — Нынче, наверно, редко, где встретишь таких друзей или подруг.

— Да уж, вы правы, — тяжело вдохнув, сказала Цаплина. — Сонечка умела и дружить, и любить тех, с кем дружит… Точнее, дружила.

— Елена, Юрьевна, а вы с дочерью были близки? — спросил Иванов.

— То есть? — опять не поняла Цаплина.

— Она часто с вами делилась своими переживаниями, проблемами и так далее? — спросил следователь.

— До 14-ти лет Сонечка часто могла подойти ко мне и рассказать всё, что с ней случилось, — отвечала Цаплина. — А потом всё реже.

Больше в дневник записывала.

Иванов удивился.

— Почему вы решили, что Соня вела дневник?

— Я просто видела один раз, как она что-то писала в тетрадь, — сказала Цаплина. — Если бы она делала уроки, то на столе были бы учебники. А