– Простите, пожалуйста, надо сменить рубашку. Вот, лучше это переодеть. – Рядом с ним стояла темноволосая девушка в больших темных очках.

– Зачем? Зачем сменить рубашку? – удивился он.

– Цвет, – лаконично пояснила она. – Лучше, если будет присутствовать темно-синий. На пленке он утяжелит, сделает вашу фигуру мощной… – произнесла она и тут же спохватилась: – Извините, я хотела сказать, что… ну, понимаете… Ох!

Девушка вконец растерялась, а он тихо рассмеялся.

– Не переживайте! Слава богу, вы одна не делаете из меня супермена. Это обнадеживает. Давайте вашу синюю рубашку! – Дик, улыбаясь, забрал у нее вешалку и прошел к себе.

Актрису, игравшую главную роль, ту самую сорокалетнюю даму, в которую, по книге, был влюблен молодой человек, звали Анна Гроув. Ей было почти сорок лет. Анна уже давно была звездой. И кинонаграды стояли у нее на камине плотным строем, и множество фотографий в дорогих рамках расположились в причудливом рисунке на центральной стене. И ее имя в титрах гарантировало сборы и благосклонное внимание критиков.

Анна была замужем во второй раз. От первого брака у нее сохранились воспоминания о скандальной жизни и бесконечных требованиях мужа поделиться доходами. От посягательств Анну спас деловой влиятельный человек, нанявший грамотных юристов, которые предъявили убедительные доказательства полной нищеты актрисы, что, безусловно, являлось результатом особенной адвокатской казуистики. Анна успокоилась и отблагодарила влиятельного человека согласием выйти за него замуж. Впрочем, жизнь пары очень скоро приобрела тот самый удобный вид, при котором никто не мозолит друг другу глаза. Но при этом, как во всяком приличном семействе, оба ревновали, оба пытались иногда шпионить, и для обоих газетные сплетни были источником душевного волнения.

Анне казалось, что эти съемки будут развлечением. Неким летним отдыхом, который сможет принести еще немного славы и потешит самолюбие мелким романом. Но, к ее удивлению, все шло не так, как хотелось. В это парижское лето, под ослепительным светом юпитеров, Анна ощущала глухое беспокойство. Она не могла понять источник, причину его. Хуже того, она не могла с ним справиться. С ней такое уже было – что-то вдруг начинает раздражать, мешать. Анна в таких случаях пользовалась патентованным средством голливудских красавиц – она заводила роман. Еще только начиная съемки, она опытным взглядом намечала несколько кандидатов в жертвы. И в случае расстройства чувств начинала флиртовать. Редко какой мужчина оставался равнодушным к ее классическо-кинематографической внешности высокий рост, высокая грудь, плоский живот и лицо – насколько красивое, настолько же лишенное индивидуальности. Иногда казалось, что определенная категория актрис пользуется услугами одного и того же хирурга-косметолога. Их скулы, носы, губы словно были отлиты по одной форме.

Сама Анна к этим «служебным» романам относилась как к профилактике неврозов и забывала о них еще до конца съемок. Сейчас она, обратив свои чары на Дика Чемниза, а больше, по ее мнению, и не на кого было здесь смотреть, вдруг почувствовала, что отсутствие реакции – это не что иное, как форма вежливого общения. Что этот темноволосый худощавый молодой человек представляет собой китайскую шкатулку: пытаешься открыть, открываешь, а там еще одна загадка, а потом еще одна, а дальше следующая. Анна, применив все испытанные действия, поняла, что не достигла ничего, кроме одного и совершенно нежелательного эффекта – с наступлением вечера Дик очень редко выходил из своего номера. И все расчеты провести с ним тихий, романтический парижский вечер были сведены к нулю. Еще Анна обратила внимание на его чуть отстраненный взгляд – а это никак не сочеталось с ее желанием быть центром вселенной. Анна пробовала капризничать во время съемок, но, к своему удивлению, получила жесткий отпор.

Съемки оказались сложными и по другой причине. Режиссеру Стиву Майлзу было недостаточно распространенных лицедейских приемов – улыбка-смущение, взгляд-признание, жест-отчаяние. Ему не нужны были примитивные схемы, ему недостаточно было этих клише, которые, помноженные на ее, Анны, известность, создавали видимость актерской игры. Ему, Стиву Майлзу, режиссеру, снимающему всего лишь вторую картину, требовалось полное соответствие чувствам. Он, как любила язвительно комментировать Анна, где-то набрался сведений о системе Станиславского и теперь требовал полного перевоплощения. Анна пыталась отлынивать, по привычке «включая звезду». Потом она пыталась все компенсировать выигрышными позами, но режиссер был неумолим. Анна могла работать по-настоящему, в полную силу, у нее был потенциал, но здесь, в Париже, она предпочла лениться.

– Дорогая, а почему ты все-таки не прислушаешься к советам Стива? Он знает, что говорит. У него чутье, – как-то за ужином спросил Анну муж.

И она поняла, что ее намерения пожаловаться ему на режиссера потерпели крах – Стив просто ее опередил. Она поняла, что, помимо жалоб на плохую игру, могли последовать жалобы на более серьезные проступки, а ссориться с мужем не хотелось. А еще, и это было самое главное, Анна поняла, что играла она из рук вон плохо. Так плохо, что терпеливый Стив Майлз не выдержал. Впрочем, характер свой Анна победить так сразу не смогла – на следующий день она пыталась отыграться на коллегах, намереваясь наказать всех дрязгами. Она жаловалась на гримеров, на осветителей. «Вы убить меня могли! Вы понимаете, что просто так софиты не падают! Этот бардак на съемочной площадке возмутителен!» – кричала она, не спеша занять свое место в кадре и тем нарушая весь дневной график. Последняя, к кому прицепилась Анна, была так самая девушка – художник по костюмам, которая предлагала Дику надеть синюю рубашку.

– Только человек без вкуса мог предложить такой костюм. Вы, голубушка, забыли, что мы рассказываем парижскую историю. Вам следовало бы повнимательней быть на улицах. Вам следовало бы потрудиться и изучить парижанок! – Это все Анна проговорила язвительным тоном.

К удовольствию группы, девушка не растерялась. Она ответила Анне громко, четко, так, чтобы все ее слышали. Вот только на французском языке. Анна на секунду опешила – она не понимала никакого языка, кроме родного английского.

– Что это? – Анна фыркнула.

– Летти вам объясняет, что она выросла в Париже. И как здесь принято одеваться, она отлично знает, – серьезно, без тени улыбки перевел ей Стив. На него все эти эскапады не действовали.

– Прошу внимания, начинаем съемку! – прокричал он в мегафон.

Поднялась суета, и съемочный день наконец начался.

– Скажи, зачем ты пожаловался мужу?! Кто здесь режиссер?! Ты или муж?! Я знаю свои возможности! Я знаю, что играю хорошо! – Это она уже кричала вечером, когда осталась наедине со Стивом. Тяжелый день не охладил пыл Анны. Но Стив, этот огромного роста светловолосый бородач, словно бы и не замечал ее гнева. Он только спокойно сказал:

– Согласен, ты играешь, Анна, неплохо, но недостаточно хорошо для такого партнера. На его фоне все кажутся картонными.

Анна онемела. Она так привыкла быть первой, она устанавливала планку, она была недосягаемой звездой… И вдруг ей дали понять, что именно главный герой здесь – главный.