Но так Анна считала до этого дня. До момента, когда Гроув и Майлз ударили по рукам. До этого фильма она самонадеянно и хвастливо, так, как делают выжившие в опасных восхождениях альпинисты, говорила новичкам: «А ты не лезь сюда! Никто не звал. А раз пришел – готовься к худшему!»

Анна смотрела на людей, которые заполнили ее гостиную, и жалела этих людей. Заодно она жалела и себя – в этот раз на этих съемках она познала что-то другое, что-то, что не смогла разглядеть раньше. «Господи, если бы я сообразила это раньше! Хотя бы лет десять назад! Если бы я сообразила, что нельзя быть на виду. Нельзя быть «для всех». Надо что-то оставлять себе. Не такая уж и новая мысль. Но если бы не Дик, я бы не обратила на нее внимания».

Анна поежилась. В саду было холодно, на лужайке почти не осталось никого из гостей. «Надо идти в дом. И Гроув уже там, и Майлз. А где же Дик?! Где он? Я не вижу его ни в саду, ни в доме». – Анна еще раз попыталась вглядеться в темный сад.

Громкий смех заставил ее обернуться – в гостиной Стив Майлз, окруженный слушателями, что-то рассказывал. Он, как всегда, делал это мастерски – с гримасами, забавными интонациями и модуляцией голоса. Анна тихо вошла и прислушалась.

– И тогда падает софит. Я думал, она, Анна, меня убьет! – Майлз, улыбаясь, оглянулся на нее.

– Я думала, что он, софит, меня убьет! – рассмеялась Анна.

– Что ты, что ты, он не мог тебя убить, впереди был трюк с машиной! Ты мне нужна была живая! – Майлз попыхивал трубкой.

– Я тогда испугалась, я подумала, что что-то взорвалось. У нас же в Париже это бывает. Студенты шалят.

– Деточка, они шалили давно, в шестидесятых. Сейчас это не шалости. Это мороженое дружку за шиворот сунуть! – Майлз обрадовался новой теме и стал рассуждать о том, что по-настоящему сильного и правдивого фильма про те волнения и про то, как де Голль себя повел, не было.

– Не важно, что это было недавно. Десять лет для истории не срок. А для человека – почти эпоха. Важно, что эти люди, которые тогда баррикады строили на Монмартре, живут среди нас. Они же почти наши ровесники. Ведь известно, что чем старше становишься, тем больше у тебя «одногодок». – Майлз посмотрел на слушателей. Кто-то тут же стал спорить, кто-то соглашался, кто-то с довольным видом потягивал вино, предвкушая спор. Майлз был мастером полемики, и заканчивалась она не всегда его победой, но его очень яркими фразами. Анна улыбнулась – в их доме, даже если не будешь прикладывать усилий, все все равно пойдет как надо.

– А вы извините меня за ту выходку? Ну, как раз когда этот самый злосчастный софит упал? Я не хотела быть такой невежливой! – Анну кто-то тронул за рукав. Она обернулась и увидела ту самую девушку, художника по костюмам. Анне захотелось отомстить, но, глядя на улыбку, на блестящие глаза, на просящий взгляд, Анна ее пожалела. «Что я, в самом деле?! С виду она же просто ребенок. Это же я все от ревности!»

– Это вы меня простите, я на съемках бываю стервой.

– Прощаю, – весело ответила девушка и добавила: – Как это лестно, простить саму Анну Гроув. Это же за гранью реальности. Но я должна сказать, что быть стервой вам очень идет.

– Спасибо, я постараюсь не нарушать образ! – рассмеялась Анна. Они кивнули друг другу и разошлись. «Господи, да как же ее зовут?! У нее такое короткое имя?!» – пыталась вспомнить Анна, оглядывая присутствуюших. В гостиной стало тесно и шумно, уже слышались громкие возгласы, громкий женский смех. – Ну, наступило время флирта. Очень скоро станет ясно, кто с кем уедет. – Анна наизусть знала «расписание» вечеринок. Сейчас, например, после «официальной части», после признаний в дружбе и любви до гроба или хотя бы до следующих совместных съемок, наступило время личных отношений. Все, что началось под светом софитов, может вполне закончиться в этот вечер. И все, что не успело случиться во время съемок, может случиться сейчас. – Ах, да это даже скучно!» – вздохнула Анна и тут увидела Дика.

Он был один. Впрочем, даже если рядом кто-то был, Дик все равно выглядел одиноким. В его внешности было всего столько странного, а жесты были так скупы, что невольно все начинали приглядываться к нему. А приглядевшись и отметив красивое лицо, начинали подозревать, что человек несчастлив. И к этому человеку было уже непросто подойти и заговорить на первую попавшуюся подходящую тему.

– Дик, что ты здесь делаешь? Один, когда там Стив потешает публику.

– Я не один. Нас тут много. – Дик многозначительно поднял бровь и указал на толпу людей в центре комнаты.

– Ну, они порой совсем не мешают одиночеству.

– Тоже верно.

– Глядя на тебя, я пытаюсь разрешить один вопрос. – Анна обращалась к Дику, но смотрела на гостей.

– Какой?

– Как тебе удается не сливаться с окружающей природой? Это же противоречит законам самосохранения. Кстати, ты в курсе, что тебя терпеть не могут наши «мальчики».

– Я в курсе, что мне плевать на это, – рассмеялся Дик. – А если «мальчикам» больше нечего делать, то мне их жаль. С другой стороны, почему они меня должны любить?

«Мальчиками» Анна называла мужчин-актеров, которые принимали участие в их фильме. Актеров было много, и действительно Дика они недолюбливали. Анна, которой было свойственно «выяснять», как-то пыталась расспросить одного из актеров, но ничего убедительного она не услышала и пришла к выводу, что это просто мужская зависть. Дик был не только красив, он был талантлив и при этом держался настолько в стороне, что неизменно привлекал к себе внимание. Анна подметила этакую странность: если собиралась группа людей, а Дик находился поодаль, то все присутствующие обязательно вскоре начинали поглядывать в его сторону. Словно обращаясь к нему за одобрением, за сопереживанием или из желания вовлечь в общение.

– Анна, я давно не обращаю внимания на такие вещи. В театре такого предостаточно, и, если все это держать в уме и у сердца, сил не хватит на работу.

Анна перевела взгляд на него. Дик стоял перед ней, и от его тонкого и ласкового лица у нее захватило дух. «Он так хорош, так… – подумала было Анна, но тут же опыт ей подсказал: – Просто ты влюбилась так, как давно ни в кого не влюблялась».

– Вот смотрю старые журналы. Это Гроув собирал? Любопытный подбор!

– Что? – Анна, ничего не понимая, посмотрела на то, что показал ей Дик. – Не знаю, наверно. Я не люблю старье!

Дик рассмеялся:

– Зря. Любопытная штука. Та же жизнь, но еще без нас.

– Без нас. Да, Дик. Без нас. Дик, завтра будет день без нас. То есть мы будем, а нас не будет. Фильм закончился, и нас уже нет. Это всегда страшно. Сколько снималась, столько об этом думала. А сейчас, сейчас мне особенно жаль.

– Анна, а я рад, что вернусь домой, в театр. Мне здесь было плохо. Да, работа есть работа. Даже такая, как кино.

– Дик, мы закончили снимать фильм. Все. Теперь Гроув будет заниматься его продвижением. Большая часть людей завтра улетит. И мы тоже, Дик, мы не увидим больше эти жуткие круассаны, это какао в пиалках и тягучий хлеб. Дик, мы поедем туда, где есть гамбургеры.