Женщина дала волю слезам.

– Я… я следила… – Казалось, она не в состоянии продолжать.

– Вы следили за ним? Вы живете в одном районе, верно?

– Да… – прошептала она сквозь рыдания. – Я не спускала глаз с этого мерзавца. Я не хотела, чтобы он принялся за старое. – Казалось, гнев придал ей сил. – Я просыпалась по ночам от кошмаров: мне снилось, что он выбрал себе новую жертву. И… и… что это моя вина, потому что я не заявила на него. Понимаете? – Она продолжала всхлипывать.

Хюльда сочувственно кивала – ей искренне было жаль эту женщину.

– И вот я увидела его прямо возле школы – я как раз отвезла туда сына. Я припарковала машину и стала наблюдать, как он разговаривает с какими-то мальчишками. Меня просто затрясло от этой его отвратительной ухмылки… Уходить со школьного двора он не спешил – явно опять вышел на охоту. Верно говорят, что горбатого могила исправит. – Она вытирала слезы со щек, но они продолжали литься ручьем.

– Это так.

– И тут представился случай – совершенно неожиданно. Я поехала за ним от школы. Когда этот подонок стал переходить дорогу, у меня будто помутился рассудок, и я нажала на газ. Других людей там не было, так что меня никто не видел. Не знаю, что на меня в тот момент нашло. – Женщина снова расплакалась и закрыла лицо руками. Затем она продолжила, голос у нее дрожал: – Я не хотела убивать его. Все произошло само собой. Я просто обезумела от страха и ненависти. Что же теперь будет? Я не могу… Я не могу сесть в тюрьму. Мы живем вдвоем с сыном. Его отец – никчемный тип. Он точно не захочет забрать сына к себе.

Хюльда поднялась и осторожно положила руку на плечо женщины, не произнося ни слова.

Молодая мать стояла у стеклянной перегородки и ждала. Как обычно перед посещением дочери, она принарядилась. Ее выходное пальто знавало лучшие времена, но приходилось довольствоваться им, поскольку с деньгами у нее было неважно. Ее всегда просили подождать, словно в наказание за совершенную ею ошибку и чтобы лишний раз напомнить о ее проступке. К довершению всех неприятностей на улице шел дождь, и ее пальто насквозь промокло.

Минуты тянулись в тишине, словно вечность, пока наконец не появилась нянечка с ребенком на руках. Сердце матери было готово выпрыгнуть из груди, как и всегда, когда она видела свою дочь за стеклом. Апатия и безнадежность навалились на нее, но она изо всех сил старалась не подавать виду, хотя это и было нелегко. Конечно, малышке было всего лишь шесть месяцев – как раз сегодня исполнилось – и она вряд ли о чем-либо помнила. Но на уровне подсознания мать понимала, что если у ребенка оставались какие-то воспоминания, важно, чтобы они были положительными и радостными.

Девочка, однако, совсем не выглядела обрадованной. Хуже того, она никак не отреагировала на женщину за стеклом. Скорее, казалось, что она смотрит на какую-то странную незнакомку в промокшем пальто, которую видит впервые в жизни. А ведь еще так недавно мать держала ее на руках в родильном отделении.

Женщине разрешили два посещения в неделю, но этого было недостаточно. Каждый раз она чувствовала, что они постепенно отдаляются друг от друга, и девочка теряет с ней связь – всего две встречи в неделю, да и те через стеклянную перегородку.

Мать собралась было что-нибудь сказать дочери – она знала, что та услышит ее через стекло, – но что толку от слов? Ведь их смысла малышка не поймет. Все, что ей нужно, – это теплые мамины объятия.

Изо всех сил сдерживая слезы, женщина улыбнулась и, обращаясь к дочери, вполголоса сказала, как любит ее.

– Кушай хорошо, – говорила она, – и слушайся нянечек.

Но больше всего ей хотелось разбить стекло, выхватить свою малышку из няниных рук, прижать к своей груди и больше никогда не отпускать.

Незаметно для себя она почти вплотную приблизилась к стеклу и слегка постучала по нему. Девочка оживилась и даже едва заметно улыбнулась. На сердце у матери потеплело, а по щеке скатилась первая слеза. Тогда она постучала по стеклу погромче, но ребенок вздрогнул и тоже заплакал.

Инстинктивно женщина принялась колотить все сильнее и сильнее.

– Дайте ее мне! Отдайте мне мою дочь! – закричала она.

Нянечка за перегородкой поспешно поднялась и удалилась с ребенком на руках. А мать все продолжала бить по стеклу и кричать.

Вдруг она почувствовала чью-то руку на своем плече. Прекратив стук, она обернулась и увидела позади себя женщину постарше, с которой она уже встречалась.

– Вы же понимаете, что так дело не пойдет, – мягко проговорила та. – Мы не сможем позволять вам сюда приходить, если вы будете так шуметь. Вы ведь напугаете ребенка, – добавила она.

Эти слова отозвались эхом в мозгу женщины – она слышала их не впервые: мол, слишком тесная привязанность к матери не в интересах ребенка – она лишь приведет к тому, что дожидаться каждого следующего посещения станет труднее; ей следует помнить, что такой порядок установлен исключительно для блага ее дочери.

Эти увещевания были выше ее понимания, но она тщательно это скрывала – сама мысль о том, что ей могут запретить навещать дочь, была невыносима.

Когда женщина снова оказалась на улице под моросящим дождем, она твердо решила, что как только они с дочерью воссоединятся, она ни словом не обмолвится своей малышке об этом ужасном периоде и о стеклянной перегородке, которая их разделяла. Она так надеялась, что эти события полностью сотрутся из памяти ребенка.

Закончив разговор с женщиной около шести, Хюльда сразу отправилась домой. Ей было необходимо обдумать свои дальнейшие действия.

Наступало лето, и дни становились длиннее, но солнце не показывалось. Шли бесконечные дожди.

Она еще помнила те времена, когда лето было теплее и солнечнее. И вообще, воспоминаний у нее накопилось много – даже слишком много. Хюльде скоро исполнялось шестьдесят пять. Это казалось невероятным. Неужели ей и правда уже к семидесяти? Хюльда совсем не ощущала себя на эти годы.

Но смириться с возрастом – это одно, а вот смириться с выходом на пенсию – другое. Это гораздо тяжелее. Пенсия все ближе, и ничего с этим не поделаешь. Вообще-то, Хюльда даже представления не имела о том, что за жизнь у пенсионеров. Она, конечно, помнила свою мать, которая превратилась в старушку уже в шестьдесят лет, и даже раньше. Но теперь, когда очередь дошла и до нее самой, особой разницы между сорока четырьмя и шестьюдесятью четырьмя она не чувствовала. Силы, может, уже и не те, но их вполне достаточно. Зрение пока в норме, а вот слух, правда, стал слегка подводить.

Хюльда была в неплохой физической форме – результат ее приверженности активному отдыху. Ей и справку выдали, что она не старушка.

«Вы в прекрасной форме», – сказал ей молодой врач, даже чересчур молодой – чтобы быть врачом, разумеется. Вообще-то, буквально он сказал так: «Вы в прекрасной форме для вашего возраста».