Лицо мисс Маркс приобрело оттенок розового при этом безупречном заявлении.

Я спросил: "Где он преподает?"

‘ Он учился в средней школе для девочек на Эдит-роуд в Фулхэме.

‘ В каком месте?

"Дорога Эдит ..." Это отличная школа, - сказала мисс Маркс. ‘Это одна из лучших дневных школ для девочек в стране. Академическая успеваемость довольно выдающаяся.’

Я начал видеть возможные причины того, что мисс Маркс так упорно защищает эту школу, а также ее беспокойства.

"На самом деле я сама была там", - сказала она, подтверждая их.

‘О, неужели?’

"Да... Послушайте, я сожалею об этом", - поспешно сказала мисс Маркс, с каждой минутой розовея. "Я вроде как не отставал от него. Он приятный старик. Однажды он случайно упомянул, что пишет эту книгу, и он ничего не знал об издательском деле или о чем-то еще ... . Я имею в виду, я сказал ему, естественно, что я не в состоянии гарантировать ...

‘ Все в порядке, мисс Маркс. У нас есть копия переписки?’

‘Мистеру Линксу это понравилось бы. Он взял его на себя, когда мистер— ушел.’

‘Ох. Почему он это сделал?’

‘ Потому что на самом деле во всем виноват он. Сказала мисс Маркс.

Она объяснила почему.

Казалось, что букварь мистера Олифанта появился первым в 1955 году. Мистер — быстро отверг его, и на этом бы все и закончилось, если бы Т.Л. случайно не зашел в комнату, когда оно все еще лежало на его подносе для исходящих писем. У Т.Л. в то время был один из его нередких рейвов; на этот раз для умственно-дисциплинарных пособийклассического языка. Он думал, что в книге мистера Олифанта что-то есть. Книга вышла для читателя-специалиста, который думал иначе. Тем не менее, Т.Л. предложил ряд поправок к мистеру Олифанту. Исправленная книга вновь появилась в 1957 году. К этому времени Т.Л. утратил свой прежний энтузиазм, но он чувствовал определенную непростую ответственность за два года дополнительной работы мистера Олифанта. Если бы тогда книга была хотя бы отдаленно пригодна для публикации, он бы ее опубликовал. Но это было не так. Он вернулся с дальнейшими предложениями.

Это были предложения, которые теперь включены в последнюю работу мистера Олифанта.

Я сказал: ‘Ну, это легко уладить. Давайте просто доведем это до T.L.’

"Я не думаю, что это была бы очень хорошая идея", - сказала мисс Маркс. "В прошлый раз он был немного не в духе из-за этого’.

‘Но я ничего об этом не знаю’.

‘Нет", - сказала мисс Маркс, с несчастным видом похлопывая.

Именно в этот момент я заметил удачный недостаток. Три последовательные главы книги мистера Олифанта были озаглавлены "Что должен знать абитуриент научного университета", (1), (11), и (111). Даже с моими собственными ограниченными знаниями предмета я знал, что абитуриентам естественных наук теперь не нужно знать латынь; в последнее время в прессе была значительная дискуссия по этому поводу, сопровождавшаяся яростными нападками со стороны коллег мистера Олифанта, преподающих латынь.

Я сказал: ‘Ваш мистер Олифант не очень-то следит за новостями, не так ли?’ и объяснил ей почему.

‘ О боже, ’ грустно сказала мисс Маркс. ‘Этот бедный старик’.

‘Сколько ему лет?’

‘Сейчас ему, должно быть, за 80’.

‘Хм’.

По форме мистеру Олифанту потребовалось два года, чтобы переписать. При естественном порядке вещей было маловероятно, что он будет делать во много раз больше… . Любое решение, которое не включало бы в себя разрушение, раз и навсегда, надежд старика, было бы благотворительным.

Я сказал: "Послушайте, мисс Маркс, напишите ему письмо", и сказал ей, что в нем написать. ‘Сделай это красиво. Я подпишу это.’

Мне, однако, не пришлось этого делать. В тот же день позвонил мистер Олифант. Возможно, кто-то правильно объяснил ему насчет абитуриентов естественных наук. Он попросил вернуть его книгу. Мы с мисс Маркс обменялись взглядами облегчения, когда она положила трубку. Я слушал на другом.

Наше облегчение было недолгим. Поскольку оставалось прочесть всего три главы вместо целой книги и, возможно, с некоторыми намеками на смертность, шуршащими в его ушах, мистер Олифант включил максимальную скорость. Всего четыре месяца спустя, в октябре 1959 года, снова появился знакомый букварь.

Это произошло в то время, когда я был склонен рассматривать проблемы авторства с определенной доброй симпатией. Моя первая книга "Ночь Вацлава" (Gollancz, 13s. 6d.) ожидал публикации. Мне показали различные придирки читателей рукописи. Я ненавидел читателей рукописей. Мне казалось, что читатели рукописей, люди, не склонные к творчеству, должны попытаться создать что-нибудь – что угодно – какую-нибудь крошечную вещь; тогда мы могли бы услышать от них больше. Мне казалось несправедливым, что такие люди должны судить о работах творческих людей. Соткать что–то из ничего, собрать что-то вместе, создать что-то совершенно новое в мире - это была восхитительная, трудоемкая задача. Мне казалось, что людям, которые это сделали, следует выразить благодарность, похлопать по спине, а не подвергаться шквалу гнусной критики за их усилия.

В таком настроении мистер Олифант стал моим братом. Я рассматривал его работы с самым теплым восхищением. Он перепечатал все это заново, что, безусловно, говорило в его пользу. Его рукописные исправления были аккуратными и ненавязчивыми. Он так суетился с двоеточиями и точками с запятой, что мое сердце потянулось к нему. И более того, если читатель приложит к этой работе немного усилий – возможно, миллионную долю того, что мистер Олифант потратил на свою работу, – он может очень легко извлечь из нее немного латыни. Почему, в конце концов, мы не должны публиковать такую книгу? Мы издавали 124 книги в год. Почему не мистера Олифанта?

Однако я не стал, как подсказывало сердце, отправлять рукопись прямо в типографию. Я снова отправил его читателю.

Читатель не ждал публикации книги.

Он оценил работу мистера Олифанта с чем-то меньшим, чем мое восхищение.

Он сказал, что она написана в стиле педантичной шутливости, который вышел на рубеже веков. Он сказал, что изложение было намного выше понимания современного школьника, а остроумие - намного ниже. Насколько он мог судить, она была рассчитана на аудиторию неискушенных криптологов в возрасте около семидесяти лет.

Я передал этот отчет мистеру Линксу. Я не мог понять, что еще можно было с этим сделать.