Я попыталась – и проиграла. А теперь предпочитаю сбежать.

Я вжимаюсь в стул и смотрю на пустое место рядом с Отем. Он вообще не пришел. Он должен был уже прийти. Он не придет, а даже если придет, не вспомнит про меня. Я ничего не значу. По крайней мере, для него.

Он не придет.

Узел в животе то сжимается, то расслабляется с ходом моих мыслей. Я могла бы спросить у Отем про Тайлера, но она погрузилась в воспоминания. Сегодня два года с той катастрофы. Она не хочет делить свое горе со мной – и ни с кем другим. Даже когда улыбается, она совсем не та, какой была прежде.

И я скучаю по ней.

Иногда, когда ей кажется, что никто не смотрит, она движется по коридорам словно летит. La golondrina, как ее называла Мама́. Ласточка. Воплощенная грация и красота. Когда Отем танцует, все ее тревоги исчезают, и она светится.

Как бы я хотела, чтобы она танцевала вечно.

Madre de Dios[2], как бы я хотела вечно смотреть на ее танец.

Но сегодня очередной понедельник. Жизнь продолжается. Собрание кончилось, и Отем выпрямляется, как шомпол. Я – единственная, кто знает, что она выпорхнет из этой клетки и оставит нас позади, как только сможет.

А меня поджидает зачет по американской истории, но я даже книги в руки не брала. Мама́ снова не в себе. В прошлую субботу мы должны были вместе ехать в город, но когда Абуэло (дед) подал машину, она его не узнала. Она не хотела выходить из дома и не понимала, куда мы собираемся. Я несколько часов просидела с ней. Я разговаривала с ней – послушай, Мама́… Я рассказывала ей истории, которые скрепляли нашу семью вокруг нее. Она долго не приходит в себя после таких приступов, а я не могу избавиться от чувства, что с каждым днем она ускользает все дальше, как звездный свет на рассвете.

Ну хоть с историей все нормально. Там всегда известно, что все закончится хорошо.

Я тянусь к вазе на столе и закидываю в рот мятные конфетки. Фар сторожит у двери. Когда он дает знак, что все тихо, я снова открываю шкаф с документами. Работы немного. Нужно только время.

Директор Трентон, похоже, все еще живет в доцифровую эпоху, но она сама – как киборг. Она всегда говорит ровно до десяти, оставляя пять минут до звонка на объявления. К концу собрания все разбегаются, чтобы попасть в классы к третьему уроку. Ну, теоретически. Учителя и остальной персонал тоже в зале, и они не торопятся.

Все поднимаются, чтобы уйти, потом шагают, тащатся, выскальзывают, чтобы затянуться или вдохнуть воздуха (одно не исключает другого, спасибо большое). В конце концов, даже никотин и деготь пахнут лучше, чем наш актовый зал, где царит уникальный запах тестостерона, пота и горелого кофе.

Но мы заходим слишком далеко.

– Ненавижу бумажки.

– Может, тебе стоит остаться на ферме, – подначивает Фарид. – Честная работа и тяжелый труд мозгов не требуют.

– Издеваешься.

Пальцы мои нащупывают его папку, и я вытаскиваю ее из ящика.

– Хочешь посмотреть рекомендательное письмо мистера О’Брайена к твоим заявлениям в колледж?

Фар протягивает руку, и я передаю ему документы. Несколько листков выпадают из папки, прежде чем он ее подхватывает.

– Варвар.

Я фыркаю.

– Прости. Нет, не стоит.

– На этом снимке я такой юный и невинный, – вздыхает Фарид, глядя на обложку.

У большинства из нашего класса на обложке старая фотография, сделанная три года назад, когда мы были еще новичками. Но в его случае…

– Эту фотографию сделали в последний год!

– Как ты меня развращаешь! Без твоих блестящих идей я был бы нормальным отличником, не имел бы проблем с законом, да и девушки возле меня увивались бы.

– Ну конечно… – Я достаю из шкафа другую папку. – Рассказывай.

Фарид что-то бормочет под нос, но я не обращаю внимания.

С обложки на меня смотрит знакомая фотография.

Бинго.

Браун, Тайлер. Напомаженные светлые волосы, блеклые глаза и такой знакомый пустой взгляд. Единственный раз в его глазах не было презрения, когда я зажал ему голову в шкафчике. Руки чешутся повторить.

Интересно, делает администрация отметку в ученических документах о правонарушениях? Наверное, нет, раз эти документы так легко получить. И уж точно ничего нет, если ученика отчислили в конце выпускного года. Кроме того, я даже не знаю, были ли у него правонарушения. Судя по оценкам, Тайлер вполне благополучный троечник. Три года в Оппортьюнити, и все три без происшествий.

Вот только Гуманитарный курс 101 он провалил с треском.

Последняя запись в его документах недвусмысленна.

Восстановлен. С сегодняшнего дня.

Сильвия говорила об этом в выходные. Впервые за несколько месяцев она доверилась мне. Ее чуть ли не выворачивало, так она была напугана, но не сказала почему. И вот мне приходится рыться в школьных документах. Чтобы убедиться, что она в безопасности. Долг брата-близнеца.

Я никогда не признаюсь и даже не намекну, что для меня это важно.

Репутация брата-близнеца.

Я прислоняюсь к столу директора и читаю.

Дата рождения, адрес – скукота. Телефон для экстренной связи – отца, мать умерла. Дата приема в школу – ничего, чего бы я не знал. Класс: неприменимо. Пока неприменимо. Рейтинг: 2140 баллов.

Ха. Гений из шкафа.

Может быть, поэтому, несмотря на всю браваду, Тайлер никогда не выполнял своих угроз. Может быть, он и скотина, но самая умная: безвредная.

Спина у меня болит. Я развожу плечи, чтобы расслабить напряженные мышцы. Сильв что-то замешкалась. Она не торопится в класс. Сильв громко щелкает пальцами: