Александр знал, что у Золотова есть ещё одна, хотя и очень призрачная, возможность: обратиться за помощью к тестю – у того деньги были. Но вот захочет ли помочь тесть, который люто ненавидел своего зятя, считая его виноватым в гибели своей дочери? Это представлялось более чем сомнительным. Теоретически Золотов мог пойти на поклон и унижение, попросить хотя бы ради своих детей, а значит тестевых внуков, но сможет ли он преодолеть свою непомерную гордыню? Очень сомнительно… Ладно, поживём – увидим. Собственно, уже через пять-десять минут всё должно проясниться.

Александр Геннадьевич с непонятной для себя тоской оглядел свой кабинет, сочетающий светлое дерево карельской берёзы и фиолетовую серость шёлковых штор, накинул очень объёмный и очень дорогой свой пиджак и решил выйти, проверить, как работают сотрудники его банка. Может быть, удастся ещё кого-нибудь поймать на недостаточном прилежании и уволить, к чёртовой матери? В последнее время ему полюбилось вот так, неожиданно, выходить в зал и ловить испуганные взгляды клерков, принимавшихся за дело с двойным усердием. Кризис, знаете ли, …никто не хочет сейчас лишиться тёплого местечка. К тому же, Шапиро доставляло удовольствие чувствовать себя вершителем судеб, ибо это позволяло ему компенсировать все детские обиды и комплексы, заработанные ещё в школе из-за очень специфической, прямо-таки анекдотической внешности.

Стараясь как можно тише ступать по гранитному полу коридора, стены которого были сплошь увешаны зеркалами и модными картинами, Александр попытался зафиксировать своё отражение в одном из зеркал, чтобы понять, действительно ли он немного похудел или ему это только кажется. К сожалению, удалось это не совсем – зеркала упрямо не хотели вмещать его целиком, даже попытки втянуть живот ни к чему существенному не привели. «Нет, наверное, показалось», – огорчённо подумал он и вышел в операционный зал.

После нескольких показательных увольнений все бывшие бездельники старались изо всех сил, явно пытаясь показать начальству свою преданность и усердие. Анечка же, молоденькая и очень симпатичная новая операционистка, даже умело подпускала в свой взор заинтересованность и, похоже, симпатию. Шапиро не обольщался на этот счёт, давно зная, что женщины видят в нём только источник безбедного существования, но, всё равно, такая власть не могла не согревать сердце. Стоя в центре зала и перекачиваясь с пятки на носок, управляющий строгим взором осмотрел свои владения и, хотя, вроде бы, придраться было не к чему, всё равно нахмурился и сделал взгляд особенно колючим и подозрительным. Пальцы на клавиатурах застучали с удвоенной силой, а менеджер, охмурявший очередного клиента на предмет депозита, стал похож на тетерева, пытающегося соблазнить невинную тетёрку.

И тут Александр Геннадьевич увидел входящего в банк Золотова, нёсшего в правой руке большую серебряную спортивную сумку. «Никак принёс?» – удивлённо подумал Шапиро и постарался побыстрее, пока его не заметил Август, ретироваться в свой кабинет, чтобы встретить бывшего друга под защитой надёжного стола, разделяющего этот непостоянный мир на должников и кредиторов. Как-то всё-таки не совсем комфортно было у Саши на душе, неприятно, что пришлось так поступить со своим другом. А ведь папа всегда говорил своему бестолковому, но любимому сыну: «Кредит портит отношения». Как же он был прав, старый мудрый папа…

Как и положено, Золотова для порядка помариновали минут двадцать в приёмной и только потом допустили пред светлые очи строгого начальства. Август как-то боком втиснулся в кабинет, пропуская вперёд объёмистую сумку, и, неловко улыбаясь, пробормотал:

– Здравствуйте, Александр Геннадьевич…

– Полно, Август, какой я тебе Александр Геннадьевич? – всплеснул руками Шапиро. – Как всегда, просто Саша… А ты никак мне что-то принёс?

– Да вот… принёс… – опуская глаза в пол, пробормотал Август, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

– Вот и умница! – искренне обрадовался Шапиро. – Да ты присаживайся, что ты как не родной, в самом-то деле?

– Спасибо… Саша… – Золотов присел на стул с таким видом, как будто опасался, что сейчас этот стул из-под него выбьют.

– Август, Август, да брось ты рефлексировать, – Александр встал и даже вышел из-за стола, чтобы пересесть на уютный кожаный диван. – Ты уж извини, дружище, что так получилось, я не доглядел. Я ведь только просил Кондратьева вынести тебе официальное предупреждение, а он не так понял, бычара… Ну, ты сам понимаешь, сейчас времена такие, все на нервах… А сколько удалось собрать? – резко поменял тон Шапиро.

– Достаточно, чтобы ты остался доволен, – тон Золотова тоже неожиданно поменялся – стал прежним, нагловато-снисходительным. С этими словами он приоткрыл молнию на сумке, чтобы его собеседник смог увидеть плотно заполненное содержимое очень узнаваемыми пачками.

– Вот и слава Богу, – с облегчением вздохнул банкир, – слава Богу… Будем оформлять?

– Обязательно будем. Только, Саша, у меня к тебе просьба будет. Незначительная, – поспешил уточнить Август, увидев вздёрнутые брови Шапиро.

– Ну, если это в моих силах… – с сомнением протянул Александр Геннадьевич.

– В твоих, в твоих. Я хочу, чтобы твои торпеды передо мной извинились! – твёрдо резанул Золотов.

– А… Ты об этом… Август, ну ты же взрослый человек, ты же понимаешь, что они не имели к тебе ничего личного, это только бизнес… Мы же с тобой и не в таких ситуациях бывали, помнишь, хотя бы, этих, архангельских, ха-ха… – попытался перевести всё в шутку Шапиро.

Золотов покачал головой, а потом достал из кармана сумки маленькую флягу и зажигалку.

– Знаешь, что это? Это – бензин, – спокойно проговорил Золотов, откручивая крышку. Для убедительности он помахал над горлышком фляги рукой в сторону банкира, чтобы тот быстрее почувствовал характерный запах, а потом так же спокойно стал поливать из неё сложенные в сумке пачки.

От таких действий приятеля Александр Геннадьевич сначала перекосился в лице, затем сделал попытку вскочить с дивана, потом сел на него обратно и обречённо махнул рукой.

– Ну, и что ты делаешь? Ты что, думаешь, это очень остроумно? Это просто идиотизм, ты же сам на себе крест ставишь, дебил!

– А ты за меня не переживай, всё равно получается ненатурально. Твоя профессия – переживать за деньги, вот о них и думай в первую очередь. А чтобы твои деньги были в целости и сохранности, выполни мою просьбу, будь так любезен! – Золотов мрачно смотрел в глаза бывшему другу, и голос его звучал решительно и непреклонно.

– Ах, чтоб тебя… Ну, ты и мудак! – Шапиро вскочил с дивана и быстро подошёл к столу. Схватил трубку и рявкнул в неё: – Кондратьева ко мне, живо!

В ожидании Кондратьева бывшие друзья молчали. Золотов так и продолжал сидеть на стуле с зажигалкой в руке, а Шапиро стоял у стола и нервно барабанил пальцами по его натуральной деревянной крышке.

Раздался стук в дверь, тут же она распахнулась, и в кабинет уверенным шагом вошёл невысокий, крепкий мужчина. Лицо у него было жёсткое и неулыбчивое, глаза колючие и злые. Довершали образ несколько мелких шрамов, короткая стрижка а-ля бандитос и поломанные уши. Зайдя в кабинет, он бросил взгляд на приоткрытую сумку Золотова, и на его лице появилась ехидная усмешка, придавшая ему дополнительную грубость. Впрочем, когда он принюхался, улыбка немедленно исчезла, лицо стало озабоченным, а взгляд ещё более колючим и злым.