А у меня ком встал в горле. Слушая «Аве Мария» в исполнении неведомой мне Марии, я отвернулся, чтобы Илья Сергеевич не заметил слёз. Пресвятая Мария и эта, поющая, совмещались в моём сознании, прояснялись сквозь слёзы немого восторга, как в фокусе фотографического аппарата, и плыл, казалось, где-то высоко над нами божественный, как сам голос, лик.

— А у меня ведь Онассис хотел все картины купить, — сказал Глазунов. — Всю выставку — и открыть в Париже или в Афинах мою галерею.

— Он вас знает?! — бестактно удивился я.

— Конечно! Да и княгиня Ирэночка Голицына, наша общая добрая знакомая, в поклонение которой у него на яхте «Кристина» русские иконы расположены на самом видном месте, Аристотелю объяснила…

— И что же помешало?

— Во-первых, как ты знаешь, я не продаюсь.

— «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать», — напомнил я Пушкина.

— А во-вторых, КГБ, естественно, — продолжил Глазунов, — у них там свои планы на миллиардера.

— Делиться не захотели? — предположил я.

— Что-то вроде того…

2

Впрочем, всё по порядку.

Жизнь любого мультимиллионера, тем более миллиардера немыслима без спецслужб, без сотрудничества, соприкосновения, переплетения, в каком-то смысле и совокупления с тайной полицией. И это вполне естественно и логично (иначе, как пел Булат Окуджава, «за жизнь его не дам и самой ломаной гитары»). Изучая биографии богатейших людей мира — Марка Лициния Красса, Корнелиуса, Ротшильдов, Дюпонов, Рокфеллеров, Форда, Карнеги, Вандербильта, — в этом убеждаешься снова и снова.

Наш герой Аристотель Сократес Онассис — таково его полное имя — не исключение. (Представляется, что в этом вопросе не существует даже того исключения, которое подтверждает правило, ибо это — аксиома ещё со времён древних Греции, Индии, Китая, Египта, Рима, Византии.) Онассис — по версиям, коим несть числа, — так или иначе сотрудничал с турецкой, греческой, аргентинской, американской, шведской, английской, немецкой, израильской и японской спецслужбами. Неоднократно пытался наладить с ним отношения и КГБ СССР.

Не берёмся судить о том, каким образом проистекали эти процессы в других странах. Но у нас, судя по всему, на нашей почве выкристаллизовался, возрос, расцвёл форменный роман. И ныне, по прошествии десятилетий, не может не удивлять тот факт, что роман не отображён в прозе, кинематографе и телесериалах, хотя тогда уже, в конце 1970-х, был воспет нашим национальным бардом Владимиром Высоцким:

Судьба распорядилась так, что автору этой книги довелось стать свидетелем того взбудоражившего и шокировавшего мировую общественность романа, даже принять некоторое участие в его завязке. И, думается, обращаясь к исследованию жизни и удивительных приключений Аристотеля Сократеса Онассиса, глупо было бы об этом умалчивать. (Тем более что срок давности истёк.)

— …Каждый сам кузнец своего счастья, — многозначительно изрёк сотрудник КГБ Андрей X. (как он представился при нашем знакомстве) и долго молчал, пристально, не моргая глядя в окно вдаль…

Мне показалось, будто он прокручивал в голове комбинации, одна дерзновеннее другой.

— Выбирай, — нарушил он тягостное молчание, когда я не без облегчения уже было решил, что общение с Конторой удачно окончено. — Либо курьером или в лучшем случае корректором в газетёнке какого-нибудь Мухосранска без права не то что за границу, а вообще без всяких прав, разве что нажраться с получки бормотухи… — Андрей X. опять замолчал, будто и в самом деле решал дилемму моей жизни.

— Либо? — робко поинтересовался я.

— Либо, при нашей, естественно, помощи, — с нажимом уточнил он, чтобы не оставалось иллюзий, — вернисажи, вояжи… стать блестящим журналистом-международником, ведущим репортажи с саммитов и раутов, чокающимся бокалом с шампанским Veuve Clicquot Brut или стаканом с Ballantine’s Very Old Scotch Whisky, — щёлкал он названиями заграничных напитков, как в кино белые офицеры каблуками сверкающих сапог, — с королями, принцессами, президентами, шейхами, кинозвёздами… Выбор за тобой. Ты на каком курсе?

Андрей X. всё про меня знал лучше меня — так в милиции спрашивали, держа в руке твой паспорт: «Как фамилия?»

Я учился на третьем курсе международного отделения факультета журналистики МГУ. Удачно, но порой и с переменным успехом сдавал зачёты и экзамены. Пил пиво в «Яме» на Пушкинской и в иных местах, периодически разбавляя его портвейном «777», «Столичной» или «Московской». Играл с Фимой Шифриным, будущим известным юмористом, в Студенческом театре МГУ под руководством Романа Виктюка, будущего знаменитого режиссёра. Встречался с девушками, в том числе иностранками (казалось, что они не только благоухают французским парфюмом и говорят не по-нашему, но и устроены иначе)…

И вот однажды, зимней слякотной ночью, когда под убаюкивающий стук капели по оконному отливу я засыпал в «скрещенье рук, скрещенье ног», как сказал поэт, с француженкой Сильви, студенткой Института русского языка им. А. С. Пушкина, раздался телефонный звонок. Без прелюдий и экивоков по-армейски заботливый, чуть ли не отеческий голос спросил, не у меня ли «в кровати эта ё…я парижанка», и посоветовал не отпираться, потому что «всё равно они всё про всех знают, и х…во будет». Спросонья я всё-таки стал отпираться и отнекиваться, уверяя, что знать не знаю никаких парижанок, в ответ на что услышал обещание показать мне небо в алмазах.

Потом меня стали бомбардировать повестками в военкомат, почему-то не моего, а соседнего района, куда я не являлся, честно отдав в положенное время долг родине. Но однажды позвонил военком самолично и каким-то образом, вежливо, но настойчиво убедил в том, что зайти надо. В назначенный час я приехал. В кабинете военкома сидел молодой, чуть постарше меня человек в костюме-тройке, представившийся сотрудником Комитета государственной безопасности СССР Андреем X.

— Мы ведь с вами достаточно воспитанны, чтобы не говорить о погоде, не правда ли? — В обаятельной его улыбке проскользнуло нечто нарочито-волчье.

Мы вышли с ним на улицу. Встав в очередь к бочке на колёсах с надписью «ПИВО», приняв заветную кружку и сдув шапку белоснежной пены, я, мучившийся с похмелья, невольно заискивающе заметил:

— Жить хорошо!

— А хорошо жить ещё лучше! — парировал чекист известной фразой из «Кавказской пленницы» и пошутил по поводу красивого обычая умыкания невест из той же кинокомедии: — «Когда будэшь дэлать шашлик из этого нэвэста…»

После этого мы стали встречаться. Притом встречи наши, как представлялось моей тогдашней девушке, да и мне самому, походили на любовные. Он звонил и назначал свидания, всё больше в местах романтических: то у третьей колонны Большого театра, то у памятника Пушкину, то на Каменном мосту, то на площадке обозрения на Ленинских (Воробьёвых) горах, то в сквере за памятником героям Плевны (где, кстати, позже стали собираться лица нетрадиционной сексуальной ориентации). Порой казалось, когда я шёл на встречу, что он преподнесёт мне гвоздики (и я даже боязливо подумывал, что только бы нечётное количество).