— Ты совсем рехнулась, глупая девчонка? — рявкнул моряк, не в силах обуздать вспышку совершенно необъяснимой ярости. — Почему до сих пор не переоделась в сухое? Или тебе нужна нянька? Вот подхватишь сейчас простуду, вместо того чтобы заботиться о матери…

Капитан развернулся и в два стремительных шага оказался возле внезапно покачнувшейся от слабости Аметист. Он едва успел подхватить девочку на руки и тут же почувствовал, какая она худая и легкая — легче перышка — и как ее трясет от озноба. Она даже не могла говорить.

— Не старайся мне ответить! — грубовато приказал моряк. — Лучше помоги избавить тебя от этого мокрого тряпья!

Он с удивительным проворством снял с девочки промокшее пальто и принялся за застежку на платье, как вдруг тонкие ручки отпихнули его из последних сил, а в широко распахнутых фиалковых глазах вспыхнул такой ужас, будто ее лишали невинности.

Капитан в замешательстве оглянулся туда, где две женщины хлопотали над своей бесчувственной товаркой, и убедился, что с этой стороны помощи ждать не приходится. Еще сильнее разозлившись на маленькую недотрогу, он пробурчал:

— Ты бы, малявка, сперва подросла, прежде чем стрелять в меня такими взглядами! Лет через десять — пожалуйста! А пока ты всего лишь ребенок, дитя, понятно? Я дал бы тебе лет восемь-девять, да и то с большой натяжкой — уж слишком ты хилая, кожа да кости. — Он решительно повернул девочку к себе спиной и продолжал расстегивать на ней платье, вполголоса приговаривая: — Это же надо быть такой дурой! Сидит до сих пор в мокром и даже не подумала переодеться!

Наконец капитан стянул с Аметист платье и нижнюю сорочку, болезненно поморщившись при виде костлявых, ободранных в кровь коленок, торчавших в прорехах грязных чулок, затем снял с одной из двух находившихся в каюте коек одеяло и плотно закутал девочку с головы до ног.

— А теперь изволь снять свои штанишки! — Этот резкий приказ сопровождался столь грозным взглядом, что Аметист волей-неволей вынуждена была уступить и покорно опустила глаза. Она долго возилась под своим неуклюжим одеянием, прежде чем край одеяла приподнялся, открывая нескромному взгляду пару грязных мокрых детских штанишек, спущенных до щиколоток. Капитан как ни в чем не бывало подхватил девочку на руки и опустил на свободную койку, умудрившись стряхнуть по дороге штанишки, чулки и башмаки. Однако малышка все еще продолжала елозить под своим одеялом, и до капитана не сразу дошло, что она пытается совладать с отбивавшими дробь зубами и что-то ему сказать. — Ну, я слушаю, что ты там лопочешь? — раздраженно поинтересовался моряк. В ответ его наградили самым настоящим убийственным взглядом, а с тонких, синих от холода детских губ достаточно внятно слетело:

— Если я… д-дура, т-то и вы д-дурак, мистер к-капитан! П-потому что с-сами до сих п-пор сид-дите в мокром и н-не подумали п-переодеться!

Серебристо-серые холодные глаза капитана Стрейта сохранили завидную невозмутимость. Он не спешил отвечать на эту смешную попытку дерзить, только небрежно повел бровью, продолжая растирать дрожавшее от озноба детское тело.

Наконец он снисходительно поинтересовался:

— Ты всегда была такой паршивкой, верно? Интересно, мать никогда не говорила тебе, что дети должны слушаться старших? — Не дождавшись ответа, капитан сердито рявкнул: — Ну?

— Да, говорила… — прозвучал робкий детский голосок. — Но она н-не говорила, что я должна позволять любому прохожему обзывать себя дурой!

Сильные загорелые руки, растиравшие ей спину, на миг застыли, и капитан даже улыбнулся — едва заметно, одними уголками рта.

— Лестер! — Его неожиданный крик до смерти напугал Аметист, так и подскочившую на месте, но капитан не позволил ей двинуться с койки и обратился к щуплому седоватому мужчине, поспешившему явиться в каюту на его зов.

— Что прикажете, капитан?

По-прежнему с легкостью удерживая на месте свою пленницу, капитан ответил тем грубым, надменным тоном, который, как начинала догадываться Аметист, был для него наиболее привычным:

— Принеси этой юной леди чашку горячего бульона! Чем скорее она согреется, тем легче ей будет следить за своими словами.

Аметист украдкой покосилась на капитана и натолкнулась на выжидательный, насмешливый взгляд: он явно провоцировал ее на очередную дерзость. Ей тут же пришло в голову, что гордое безразличие должно гораздо сильнее уязвить этого наглого типа, и она молча потупилась, позволяя ему высушить себе волосы.

Примерно через час горячий бульон и теплое сухое одеяло сделали свое дело, и Аметист безмятежно заснула, свернувшись клубочком на узкой койке. Капитан Стрейт, заглянув проведать своих пассажирок, заметил, что девочка все еще изредка вздрагивает во сне. Он принес второе одеяло и осторожно укрыл ребенка, заботливо подоткнув края.

Внезапно капитан почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и, резко обернувшись, увидел Нэнси Хэллем. Скованный странной неловкостью, моряк пробормотал:

— Эта малышка никому не дает спуску, верно?

— Ну что вы, капитан, — возразила Нэнси с легкой улыбкой, — она очень милая девочка, хотя слишком по-взрослому пытается опекать свою мать. Вы ведь сами видите, что здоровье Мэриан сильно подорвано.

— Ей стало легче после визита врача, не так ли? — Капитан внимательно посмотрел на разметавшуюся во сне хрупкую женщину и снова обернулся к Нэнси.

— Да, я не сомневаюсь, что скоро она снова поднимется на ноги. Доктор подтвердил все, что вы сказали, и как только Аметист придет в себя, у больной появится самая лучшая сиделка в мире. Малышка обожает свою мать. Между прочим, ее отец был не последним лицом в нашей театральной труппе, и хотя Мэриан не так талантлива, как ее покойный муж, профессиональные навыки позволяют ей с успехом играть вторые роли. — При виде недоумения, проступившего на лице у капитана, Нэнси поспешила пояснить: — Год назад Моррис погиб в дорожной катастрофе, а Мэриан осталась в труппе. Боюсь, теперь им с Аметист придется разделить нашу печальную судьбу. Нам больше нет места в колониях…

— Ну что вы, мисс Хэллем, я бы не смотрел на это так мрачно! — с необычной горячностью попытался утешить свою собеседницу капитан Стрейт. Он слишком хорошо помнил, как всего пару месяцев назад весь Аннаполис стоя рукоплескал этой молодой талантливой актрисе. Тогда «Америкен компани» объявили самой блестящей театральной труппой, выступавшей когда-либо по эту сторону океана. Увы, едва театр оказался на пороге славы, как конгресс издал злополучный закон, запрещающий любые развлекательные мероприятия на время войны с метрополией. Закон был направлен против деятельности театров как таковых, а не против кого-либо лично. — Вы могли бы остаться в колониях, подыскать на время другую работу… — Капитан растерянно умолк, когда увидел, что только расстроил Нэнси еще сильнее.

— Именно поэтому вы оказали нам покровительство и согласились доставить на Ямайку, капитан! — с горечью заметила она. Нэнси, однако, быстро удалось взять себя в руки, и в следующую минуту в ее голосе зазвучала искренняя вера в будущее: — Мистер и миссис Дуглас уже выступали на Ямайке, прежде чем отправились в колонии. По их словам, прием был самый доброжелательный. Я в то время еще не являлась членом их труппы. Мой кузен, Луи Хэллем, и Джон Генри предпочли вернуться в Лондон и подвизаться там на вторых ролях, но при этом с уверенностью смотреть в будущее, а все остальные артисты решили держаться неподалеку от американских берегов в надежде, что этот глупый закон рано или поздно утратит силу. Мистер и миссис Дуглас, мистер и миссис Моррис, мисс Тьюк, сестры Сторер, Мэриан Грир, малютка Аметист и я — разве мало для ядра новой театральной труппы, которой суждено завоевать сердца публики на Ямайке? Вот погодите, капитан, вы скоро сами увидите… — Внезапно помрачнев, Нэнси оглянулась на койку, где все еще спала ее подруга, и прошептала: — Вот только начало вышло не очень обнадеживающее, верно? Мы едва не лишились сразу двух актрис. Вряд ли это можно считать благоприятным предзнаменованием…