Эбби Хоффман[1]на выступлении в Университете Южной Каролины, 1987 г.

Говорят, люди больше не верят в героев. Да пошли они к черту! Мы с тобой, Макс, — мы покажем им героев.

Роджер Уорд в фильме «Безумный Макс»[2]

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Цель истории — воссоздать прошлое по ее собственному образцу, а не по нашему. Все эпохи, как говорил Ранке[3], одинаково близки к Богу. Но историки, как бы ни старались они бежать, остаются пленниками собственной эры. «Ни один человек, — писал Эмерсон[4], — не может в полной мере освободиться от собственного возраста и страны или создать модель, никак не связанную с образованием, религией, политикой, обычаями и искусством своего времени. Как бы ни был человек оригинален, осознан и экстравагантен, он не сможет убрать из своей деятельности все следы атмосферы, в которой вырос». Историк, как и все остальные, навсегда скован собственным эгоцентризмом и «презентизмом», в чем и заключается его первородный грех.

Артур М. Шлезингер-младший[5], «Циклы американской истории»

Нижеследующее повествование не стоит принимать за серьезную попытку предсказать, что будет в 2023 году, когда мы наконец до него доживем. Домысливание истории будущего — игра, обреченная на проигрыш, да и все равно это не так весело, как просто взять и все выдумать. В «Трилогии общественных работ» речь идет исключительно про 2023 год, а создаю я ее в 1990 году — сижу в чулане бостонского дома и пишу вот эти вступительные слова.

В общем, теперь совершенно иной год…

Несколько аллигаторов, мальчишек и по меньшей мере одна лошадь случайно заплыли в нью-йоркскую канализацию. Похоже, мальчишкам и лошади это не особо понравилось, а вот у аллигаторов жизнь наладилась.

Роберт Дэли, «Мир под городом»[6]

ЧЕЛОВЕК НА БОЛЬШОЙ ВЫСОТЕ, ОДИН

Никто не мог бы пожаловаться, что его не предупредили.

Орлиное гнездо надрывало небесный свод на высоте примерно две тысячи шестьсот семьдесят футов, то есть полмили и сколько-то ярдов в запасе. Широкую публику в гнездо не допускали. Почти всем посетителям «Феникса Ганта» разрешалось подниматься лишь до «Платформы Прометея», расположенной на 205-м этаже. Но этот наблюдательный пункт все равно выше любой другой обзорной точки, открытой для туристов, — даже выше «Минарета Ганта» в Атланте, который достигает двух тысяч трехсот футов. Некоторым близким друзьям, деловым партнерам и политикам позволяли взобраться повыше — когда погода считалась подходящей и никого не грозило унести внезапным ураганным порывом, — а именно: на террасу 208-го этажа, где можно забесплатно подышать подернутым дымкой разреженным воздухом, который в сувенирном магазине «Феникса» продавался по $7,50 за бутылку. Но лишь самому Гарри Ганту было дозволено подниматься и дальше, еще на три сотни футов вверх по служебной лестнице, проходившей внутри мачты «Феникса». Он вылезал через люк и оказывался на самой вершине, в огромном стеклянном шаре, который и назывался «Орлиным гнездом Ганта» — самой высокой точкой самого высокого строения, возведенного людьми за всю историю человечества.

— Сомнительная затея, — заявила ревизор общественного мнения еще несколько лет назад, когда Гарри впервые поделился с ней мыслями о том, что хочет построить такое гнездо. — Если оно будет предназначено для одного тебя, пресса определенно отреагирует с подозрением.

— Почему это сомнительная затея? — К тому времени оба уже были слегка пьяны, и, хотя на самом деле в ее голосе было больше изумления, чем предостережения, вино и беспечность сделали Ганта внимательнее.

— Гарри, не надо недооценивать библейскую аллюзию. Ты просто нарываешься на то, чтобы какой-нибудь журналистик или телекомментатор сделал дешевый выпад в твою сторону.

— В смысле?

— Да сам подумай: влиятельный человек поднимается на большую высоту, весь мир расстилается под ним…

— А, — произнес он, — вот оно что. Но погоди-ка, мне вспоминается, что в той истории наверху было два влиятельных чувака, так что, может…

— Гарри, с Иисусом тебя сравнивать никто не будет.

— Это почему?

— Потому что Иисусу не нужно было того, что он видел сверху, — в отличие от тебя. Как только залезешь на свой насест, через пять минут ты выдумаешь три вида товаров, в которые тебе захочется вложить деньги: все они поначалу покажутся дико непрактичными, да еще и опасными для окружающей среды и общественного благосостояния, но в результате все три принесут громадную прибыль, по крайней мере — до судебных разбирательств. Еще пять минут ты будешь выискивать место, где построить следующую башню, которую тебе наверняка захочется сделать вдвое выше первой. А еще через пять минут ты, скорее всего, сблюешь — ты же знаешь не хуже меня, что боишься высоты.

И это правда: Гант боялся высоты. Странно услышать такое признание от владельца двух с половиной высочайших небоскребов и целого частокола зданий пониже, но вот тем не менее. Его нелюбовь к полетам стала легендой: если путешествие действительно неизбежно, Гарри предпочитал поезд — он даже построил сеть «транзитных молний», объединяющую сотню городов, почти единолично начав тем самым в Америке эпоху железнодорожного возрождения XXI века. В то же время «Промышленные Предприятия Ганта» подняли уровень виртуальных конференций на такую высоту, что теперь Гарри мог одновременно присутствовать на заседаниях совета директоров в Сингапуре, Праге, Токио и Каракасе, не покидая terra firma[7]Манхэттена.

Даже рукотворные каньоны и пики родного города Гарри, символизировавшие все то, что ему особенно дорого, были слабее его укоренившейся акрофобии. Когда Гарри Гант любовался небесным пейзажем, безвкусными шпилями «Прибрежной Аркадии Трампа[8]» на северо-западе и расположенным чуть ближе небоскребом «Крайслера» (семьюдесятью семью ничтожными этажами которого он владел), южными великанами-близнецами, возвышающимися над Бэттери, он испытывал разнообразнейшие чувства, но вот броситься туда и сесть на первый же идущий наверх лифт ему никогда не хотелось.