Пигалица прижимала ладони к вискам и качала головой из стороны в сторону. Пот каплями проступал сквозь бинты у нее на лбу. И, похоже, ей было все равно, ноль тут градусов или нет. Однако черты ее оливкового лица, в то время как она пыхтела и билась, оставались безупречными. Наконец она сфокусировала на мне взгляд своих больших карих глаз.

– Почему мы сделали это, Джейсон?

Кто это мы? Что сделали? Женский язык роняет слова, словно осина – листья. Но горе постигнет мужчину, которому выпадет прочитать их мысли.

– Потому что слизни высадились тут, чтобы бомбить Землю, пока все мы не сдохнем, – предположил я.

– Я имела в виду, почему Мецгер и я решили завести этого ребенка.

У меня глаза округлились. Именно этот вопрос я задавал себе сотни раз, пока Пигалица ходила беременной. Космический корабль Объединенных наций «Надежда» шестьсот дней нес с Земли на орбиту Юпитера десять тысяч мужчин и женщин легкой пехоты и пять сотен членов команды Космических сил. Перед этим политики просеяли шесть миллионов волонтеров, отобрав нас – счастливых сирот, чьи семьи уничтожили слизни. Настоящий «крестовый поход» сирот.

Даже для сирот, нежелательная беременность была реликтом последнего столетия. Однако только мой лучший друг, командир космического корабля в полтора километра длиной, на который род человеческий поставил свое будущее, и мой стрелок, познакомившись, умудрились нарушить все вообразимые правила. И, как по волшебству, посреди межпланетной битвы должен был родился маленький мальчуган.

Проблемы валились на меня одна за другой, словно канюки, обнаружившие падаль. Битва за Ганемед не была исключением.

У Пигалицы начались схватки.

– Я тужусь.

Мой взгляд метался между голографическим кубом и ее промежностью. Таз египетской феи – Пигалицы – должен был разойтись еще на сантиметр, чтобы прошел ребенок, размером с большой арбуз.

– Еще рано, – покачал я головой.

Взгляд Пигалицы прошил меня и почувствовал, что счастлив, как никогда не был, глядя через прицел M-60. Пигалица никак не могла разродиться. По причинам, которые я так никогда и не понимал, всегда случается самое худшее, например, большинство моих подчиненных считают, что у меня на все есть ответ.

Я подозреваю, все дело в том, что я получил повышение по чину на поле боя. Как обычный рядовой, я даже не отвечал за автоматические оружие. Я лишь заряжал его для Пигалицы. А теперь я командовал целой дивизией. Однако политики не называют это несчастьем. Они объявили Битву за Ганимед чудесной победой. Битва за Ганимед никогда не была чудесной для нас – семисот выживших, которые похоронили десять тысяч товарищей под холодными камнями луны Юпиттера. Но альтернативой была гибель человеческой расы…

До того как пять месяцев назад мы потеряли земную передающую станцию, мы регулярно слышали о том, как законодательная власть различных наций награждала нам медалями и сулила поощрения, обещали послать нам помощь.

Итак, как боевой командир, я придумывал «лекарство от скуки» для остатков моей дивизии, пока кавалерия прискачет за нами, преодолев шесть миллионов километров.

– Сэр? Майор Гиббл по Командной сети, – тень мелькнула передо мной, в то время как в пещеру вошел старший сержант.

– Подмени меня, Брамби, – я протиснулся между Брамби и Пигалицей. Измотавшаяся за восемь часов трудов праведных, Пигалица наверное, страдала бы меньше, если бы ей пришлось рожать на сцене, постоянно позируя для «Нью Йорк Таймс».

– Они там что-то обнаружили, сэр.

– Что? – повернулся я.

Живых слизней на планете остаться не могло. Чтобы в этом убедиться я послал с Говардом Гибблом половину оставшихся солдат. Они искали любую путеводную нить к тому, чтобы раскрыть тайны наших врагов. В том числе я послал с ними на поиски и единственного выжившего медика. Согласно его уверениям Пигалица должны была умереть еще две недели назад.

Мы знали, что слизни – единый организм, который зародился где-то вне Солнечной системы и перебрался четыре года назад на Ганимед, используя его, как базу для уничтожения человеческий расы. Слизни действовали методично, город за городом стирая человечество с лица Земли. Мы допускали, что слизни – галактические кочевники, путешествующие из одной звездной системы в другую. Они высасывали каждую систему до суха и отправлялись дальше.

Слизни никогда не строили крепостей на планетах, но и не отказывались от того, что те могли им дать. И еще: они убивали людей.

Каждый слизень сражался как порождение ада, пока его не убивали или не загоняли в угол. Тогда он падал замертво, чтобы избежать плена. Мы вели себя хитрее, нас было больше, мы были смертоноснее.

Но выиграли мы только потому, что Мецгер отослал свою команду на спасательных шлюпках, а потом направил «Надежду» на базу слизней. Взрыв получился таким сильным, что астросейсмолог Говарда говорил, что Ганимед до сих пор содрогается в конвульсиях, хотя прошло уже семь месяцев.

Согласившись с Говардом я послал отряды на поверхность Ганимеда в поисках живых слизней. Однако Мецгер убил их всех, врезался в инкубатор клонов и уничтожил основной мозг захватчиков. Так настойчиво утверждал – Говард, называя слизней «оно». Он считал их единым организмом, который мог физически разделяться на части действовал по принципу: пришел, ушел, уничтожил.

Говард считал, что «железо» слизней могло выдержать удар. Их корабль летал между звездными системами, перевозя огромные хорошо дисциплинированные армии. Единственной целью слизней было победить нас.

Кроме не подходящей склонности к демобилизации, человеческие индивидуумы порой жертвуют собой ради друг друга. Поэтому Мецгеру и удалось превратить поражение в победу, хотя и ценой собственной жизни…

Брамби махнул мне трубкой. Брови цвета незрелой клубники поползли вверх. Брамби выглядел словно веснущатый неоклон марионетки-ковбоя, которую я видел, просматривая чип по истории из доголографических времен, когда еще существовало телевидение. По-моему его звали Счастливчик Люк[4]или что-то в таком духе.

– Время передачи заканчивается через две минуты, сэр.

Я посмотрел на Пигалицу. Она лежала спокойно. Схватки на какое-то время прервались. Она кивнула мне. Ее муж отдал жизнь для того, чтобы выиграть эту войну. Пигалица понимала, что сохранить этот мир – моя работа.

Брамби только исполнилось двадцать четыре, но после битвы его трясло, словно дряхлую старушку. Его пальцы постоянно дрожали, а веки дергались от тика. Забрав трубку, я прижал ее к уху.

– Джульетта слушает.