Слезы сами побежали по моим щекам. Такие горячие. Это хорошо. Пусть бегут. Пусть полицейский думает, что мне страшно и больно. Будет задавать меньше вопросов.

— Может лучше сегодня не продолжать? — обеспокоенно спросила медсестра, которая все это время контролировала мое состояние и грозно смотрела на стража порядка.

— Вера, — позвал полицейский, чуть сдвинувшись на краешек стула. — Вера, ты можешь продолжать?

Нарочито громко шмыгнув носом, я ответила едва слышно: «Да», — и утерла слезы рукавом больничной пижамы.

— Что было дальше, Вера?

— Я не смогла найти маму на первом этаже. Она не отвечала. Поэтому я поднялась на второй и…. Там было много сока пролито, очень много. Томатного. Такого красного, знаете. Я поскользнулась на нем. Наверное, мама случайно пролила. Хорошо, что не я, мне бы досталось тогда. Я заглянула в кабинет, а там… Там… Мама… Висиииит… А из нее… Все вывалилось… Как это вообще может так много всего быть в человеке и как это может вот так висеть… И… И… Иииии…

— Ну все, хватит! — грубо одергивает полицейского медсестра, — Девочка еще не готова. Вы должны были прийти с психологом. Нельзя просто так проводить допрос. Все. Уходите!

Полицейский грустно вздыхает и поднимается с места.

— Вера, еще один вопрос, пожалуйста.

— Да…да…вайте.

— Когда последний раз ты видела своего отца?

— Я? Вчера утром, он отвез меня в школу и должен был уехать на работу. А где он? Он не в больнице? Он ко мне не пришел? Он… где?

— Успокойся, Вера. Твой папа, эээ… Мы не знаем где он, но обязательно выясним. Ты отдыхай, мы продолжим с тобой позже.

Ох, вроде не проговорилась.

Вот уже несколько лет я живу у бабушки. У нее хорошо. Маленькая квартира, школа рядом. В бабушкиной многоэтажке живут дети моего возраста. Она все хочет, чтобы я с кем-нибудь из них подружилась. Но я не могу. Если я начну общаться с кем-то из ребят, им станет только хуже. Мой Друг может узнать и обидеться. А если он обижается, то кому-то грозит наказание. Нет, не обязательно мне. После того, как нам с моим Другом пришлось переехать он все реже меня наказывает. Может он тоже взрослеет, как и я, и ему уже не интересно играть в такие игры? Может быть.

Но если он обидится на меня и не накажет, то больно будет кому-то другому. Однажды я так котенка с улицы принесла домой. Пожалела, хотела приютить, чтобы малышу было тепло и сытно. Даже мама с папой разрешили его оставить жить у нас. Котенок был очень миленьким, спал у меня в кровати, сворачивался в клубочек и урчал. Я была так счастлива, что даже забыла про своего Друга и пару дней не спускалась в подвал.

Он пришел ночью, когда мама и папа спали. Его красные глаза, горящие в темноте, я помню до сих пор. Котенок успел лишь жалобно мяукнуть перед тем, как мой Друг свернул ему шею. Тогда я заплакала, тихо, в подушку, чтобы не разбудить родителей. Котенок лежал рядом — еще теплый. Я плакала и плакала, а Друг просто стоял рядом с моей кроватью и смотрел, как я рыдаю.

— Мне придется тебя наказать, — сказал он, когда я наконец-то успокоилась. — Ты плохая девочка, Вера. Ты плохо себя вела. Забыла про меня, не кормила меня, не играла со мной! — его голос перешел на крик. — Ты дурная! Тебя надо исправлять! Тебя надо наказать! Ты сама виновата!

Лежа в теплой кровати, я боялась пошевельнуться. Если мой друг меня наказывает, мне нельзя сопротивляться, нельзя плакать и кричать. Можно лишь терпеть и радоваться тому, что я становлюсь хорошей.

— Ты сама виновата! — шепчет он, скидывая трупик с моей кровати и забираясь ко мне под одеяло. В комнате стало холодно.

— Ты сама виновата! — кричит мама. — Вера, как ты можешь обвинять его непонятно в чем! И не смей больше жаловаться! Он бы никогда не сделал того, о чем ты говоришь. Хватит! Чтобы я больше ничего подобного не слышала! Сама виновата, сама и разбирайся!

Мне было 5 лет, когда это случилось впервые. Монстр сказал, что я сама во всем виновата. И если я расскажу маме, то он меня накажет. Я не сказала. Мне было страшно. Именно тогда у меня впервые появился страх встать ночью с кровати. Не потому, что под ней живут монстры. А потому, что главный монстр живет в нашем доме. Если я вставала ночью, а монстр не спал, то следовало наказание, о котором мама не должна была знать. «Ты сама виновата!» — твердил он раз за разом. «Сама виновата» — каждую ночь. «Сама виновата» — если мама была в командировке.

Однажды я спряталась от него в подвале. И там, в кромешной тьме я познакомилась с моим Другом. Он стал моим защитником. Прятал так, что никто бы не смог найти. Друг играл со мной, развлекал и скрашивал мое одиночество. Единственное, мне приходилось его кормить и терпеть наказания, если я провинюсь. Но наказания Друга были не такими страшными, как «Сама виновата» главного монстра. Мама все чаще стала замечать пропажу еды и недоумевать, куда же она испаряется. Даже папу стала подозревать в изменах. Может он приводит кого-то, пока мама на работе и кормит? Бред, согласна. Но мама не хотела видеть очевидного. Еду я относила в подвал. Мой Друг был очень доволен.

Как я привыкла к ночным кошмарам наяву, так я потихоньку привыкала к подвальной темноте и синякам на моих руках. Во время наказания Друг очень крепко хватал меня за запястья. Они болели и ныли. Мне приходилось носить кофты с длинными рукавами, чтобы избежать лишних вопросов. И врать маме, что синяки я получаю во время прогулки или падения. Но я привыкла к боли, к любой, даже самой пугающей. Главное, что мой Друг был рядом.

Когда я переехала к бабушке, то очень боялась, что мой Друг исчезнет. Но он тоже переехал вместе со мной. Теперь Друг жил на чердаке. У бабушки были ключи, как у главной по подъезду, поэтому мы с Другом могли спокойно закрыться и сидя под крышей играть в его любимые игры. Я была страшно счастлива! До того момента, пока снова в моей жизни не появился туман.

— Мы нашли тело ее отца. Спустя три года новые хозяева дома решили выкопать сосну в саду и очень испугались совей находке, зарытой под ней в мешке. Следствие пока идет,