Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Время гадать на гуще, цедить пастис…»
Время гадать на гуще, цедить пастис,
глобус – в плену затвора твоих ресниц;
ты, если можешь, до пятницы мне приснись,
иначе я здесь совершенно сойду с ума.
Утром – по кофе, по слову, по СМС,
вечером – кто-то несчастный под кожу влез,
ходит и ходит там, и не находит места,
ему там приют – придуманная тюрьма.
Знаешь, мой милый друг, здесь пустые лица,
ты по маршруту Москва, с пересадкой Ницца,
пока я, как на собаках, одну столицу
меняю плацкартами втридорога на другую.
Вот ты из Монако пишешь: улитки, вкусно.
Я здесь натираю в щепки «Брюссель» капустный,
и время полощет вены, как «Черный русский»,
и я без тебя по-прежнему не могу.
Октябрь
Октябрь – и вещи уже на балконе совсем не сохнут;
время кольцует, смеется, делает нас большими,
и снова такая осень, что проще сдохнуть,
чем отпустить со словами «но ты пиши мне».
Но ты пиши мне.
Я буду фоток твоих охранником или вором,
маячить по холоду нашей любимой Бронной,
и пальцами помнить пульс в углубленьи горла,
и то, что деревья ночные становятся морем.
Становятся морем
на стенах, подушке и тихих спинах,
мосгаз с мосэнерго дадут нам угля – согреться,
какая холодная будет зима, мне уже противно,
какая дурацкая будет весна, мне уже не спеться,
не спеться
ни с кем, как с тобой. И приходит нежить,
«останься со мной» – это тоже совсем из тех
романов, где по страницам немым кортежем
шатаются фразы вроде бабочек в животе.
Бабочек в животах —
не бывает. Там бьются вены, качаются лейкоциты,
стучит наковальня желудка, скрипит напалмом.
Я знала: мои ладони полны магнитом,
а ты – железом. И нас срывает, и прямо на пол.
И прямо на пол
все падает с гулким грохотом, скрипом, лостом.
Проверь меня временем, медными трубами, долгим
стажем,
на прочность и верность, на соответствие разным гостам,
поверь мне, что так еще не было. Так же – страшно.
Для чтения в самолетах
Мой небожитель, я думаю о тебе, начиная снизу,
расстегиваю мысленно по миллиметру шелковое,
и буквенно, литерно мантры губами считываю
каким-то стамбульским, горячим, несдержанным шепотом.
И в эти минуты, я даже по чести не скрою —
я вся разделяюсь на макро и чуточку микро,
горят остановки Парижа, леса Подмосковья.
и дрожь в перепонках ревнивым и жадным пунктиром.
Любить тебя датами, фразами, сетью звонков,
клеймить их по памяти острой строкой на хитоне.
Янтарные пуговицы солнечных позвонков
считать, накрывая лимериком, словно ладонью.
И выучить наизусть. И чуть позже – подохнуть.
Когда станет ясно, что все это – сплошь иллюзии.
Мой небожитель, я пишу о тебе столько строк,
сколько рукам по закону положено думать о Музе.
При чем тут Сартр?
В объятьях тумана
заперто небо.
Медной тарелкой свисает
луна.
У входа в метро
ты стояла вся в белом,
тебя окружала кольцом
тишина.
Я вышла навстречу —
минута в минуту.
С волнением в сердце
и Сартром – под мышкой.
Ты ощущала себя королевой,
я – дерзким и очень наивным
мальчишкой.
Взъерошила челку
холодным касаньем —
сегодня ты —
Снежная Королева.
А я буду Каем. Я жду приказаний.
Я буду белее тебя или мела.
И так мы светились
на тёмных проспектах,
что думали люди —
неоновый свет.
Что думали люди:
наверно, реклама.
Похоже, осколки и брызги
комет.
Луна исчезала
в глубоком полёте.
И мы – недвижимо —
любили друг друга.
И Сартр в матовом переплёте
внезапно выпал вон из рук.
«Во Франции говорят, у каждой женщины должно быть опасное черное платье…»
Во Франции говорят: у каждой женщины
должно быть опасное черное платье,
узкие запястья, выгоревшие волосы.
Говорят, у каждой – должен быть муж, чтобы врать ему,
в руках – платина, и бронза – в голосе.
Во Франции говорят: у тебя что, нет любовника?
(Следует переводить: ты что, никого не любишь?)
Во Франции женщины челку стригут так ровно,
чтобы она равнялась с линией железных крыш.
Во Франции говорят: ври, пока есть о чем,
оставляй чаевые, гони на последние в Ниццу.
Они улыбаются, щурятся до морщин – и солнце тут ни при чем,
просто им нравится чувствовать мышцы.
На маяк
Моя дорогая!
Здесь солнце масляно
И выглядит, как фитиль.
И, обжигаясь об море,
Нетерпеливо гаснет.
Здесь чайки рубят
Перчатками полосу
Горизонтальную;
Самоубийца-жук на краю кормы
Ожидает казни.
И странным волком
Гудит волна,
И рефреном звонким
Бьется якорь надежный
О дебаркадер.
Небо падает грудью
На воду, теряя маяк —
Мигающий и остроносый —
В ладонях заката.
Моя дорогая,
Здесь нет моряков.
И пассажиры на палубах
От безделья маются.
А мне отчаянно в этом
Безбрежном роуминге
Тебя не хватает —
Каюсь
«почему я не там где ты розовеют стекла…»
почему я не там где ты розовеют стекла уже утро
и скоро будильник команда голос