— Они у нас как торпеды, — сообщил Кирилл и начал улыбаться, наблюдая за покрасневшей Марикой.

Она вымыла руки, хотела вытереть их, но тут же отдернула от грязного полотенца и брезгливо поморщилась. Кирилл открыл верхний ящик шкафа и протянул ей бумажные салфетки. Она кивнула и взяла их.

— Ах, ты Марусечка, ах моя дусечка, налей мне водки в этот вот стакан, — пропел кто-то в коридоре высоким голосом, — и выпьем водочки, ты снимешь юбочку, и я тебе жарку-то наподдам. Эх!

Раздался шум, сопение, приглушенный смех.

Затем звонкий шлепок.

— Пусти, Николка! Не хапай! — визгливо проговорил женский голос. — Куда лезешь-то? Дурак, зачем сразу трусы рвать! Дома-то кто есть у тебя? громко спросила она.

— Да нет же, говорю! Сынок в школе еще, а женка нынче в смене на сутках, Говорю же тебе, дуреxa, диспетчер она, — важно добавил мужчина.

И громко икнул. Раздался дружный смех. Марика ринулась к двери, но Кирилл схватил ее за руку и приложил палец к губам. Потом притянул к себе и — усадил на колени. Она прижалась к нему и уткнулась в шею. Пряди их волос смешались. У Марики в челке была широкая ярко-фиолетовая полоса, и казалось, что это у Кирилла появилось фиолетовое продолжение длинной черной прядки.

— Давай, девонька, шустрее, а то мой конь наружу просится. Поскакать ему пора на такой ладной кобылке, — проговорил в этот момент мужчина.

Его голос был так близко, что Марика поняла: они в этот момент находятся за закрытыми дверьми кухни, и невольно сжалась.

— А водка у тебя есть? — глухо спросила женщина.

Дверь на кухню скрипнула и начала приоткрываться.

— Потом, потом, чего время тянешь-то? — раздраженно сказал мужчина.

И голоса начали удаляться. Раздался скрип двери.

— Папаня девку привел, — пробормотал Кирилл. — Это надолго.

— Уйдем? — прошептала она ему в ухо, касаясь губами шарика сережки.

— Сейчас куртку возьму, — прошептал он в ответ, — в моей комнате.

Кирилл плавно встал, не разнимая объятий. Марика соскользнула с его колен и испуганно посмотрела ему в глаза.

— Я тут одна не останусь! — сказала она. Кирилл кивнул, взял ее за руку и тихо открыл дверь. В коридоре было темно. Он напоминал туннель, заваленный всякой рухлядью. Они скользнули в эту темноту и практически бесшумно, так как оба были в кедах на резиновой подошве, двинулись вглубь. Когда поравнялись с белой дверью, то оба остановились как вкопанные. Приглушенные стоны, раздававшиеся из комнаты, заставили их замереть и прислушаться.

— Ну, ты чего? — возмущенно спросил женский голос.

Раздался какой-то стук.

В довольно широкую щель они увидели женщину, лежащую животом на краю разобранной кровати. Серое мятое белье было скомкано под ее полным рыхлым телом. Были видны часть большой округлой задницы, полные ноги, стоящие коленями на полу, на истертом грязном паласе. Между ягодиц примостился худой мужской зад, покрытый черными волосами. Он быстро двигался. Женщина охала все громче, ее пальцы скребли по сбившейся простыне.

— Давай, подмахивай! — глухо выкрикнул мужчина и шлепнул ее по трясущимся ягодицам.

Кирилл повернул голову и посмотрел на Марику. Ее глаза были расширены, губы приоткрыты. Она, не отрываясь, смотрела в щель, на лице ясно читалось отвращение.

— И это, по их мнению, и есть любовь, — прошептал Кирилл и осторожно прикрыл дверь.

— Но это не любовь, — тихо сказала она и потянула его за руку.

Они пошли по коридору, удаляясь от спальни.

Стоны становились все тише.

И когда Кирилл распахнул дверь в свою комнату, то чириканье воробьев, ошалевших от мартовского солнца, ворвалось звонкой музыкой из распахнутой форточки и заглушило все звуки в коридоре. Как только они вошли, Кирилл плотно притворил дверь и повернулся к Марике. От сильного ветра колыхалась тонкая тюлевая штора розоватого оттенка за ее спиной. И солнце из-за этого безостановочного движения заливало комнату неровными, словно танцующими полосами света. Волосы Марики, подсвеченные лучами, окружали ее голову искристым ореолом и выглядели красновато-каштановыми. Широкий обруч блестел пластиковой чернотой над ее челкой. Маленькая стеклянная бабочка сидела на нем сбоку, и солнце светило сквозь ее прозрачные розовые крылышки, делая их живыми и трепещущими. Кирилл коснулся пальцем этой бабочки, и она задрожала. Выражение его лица стало мягким и каким-то по-детски беззащитным. Он снял обруч, завел челку назад, открывая высокий гладкий лоб, и снова надел его. Марика вскинула ресницы и улыбнулась.

— Ты очень красивая, — прошептал он.

— И ты, — не переставая улыбаться, сказала она.

— Я люблю тебя…

— Я люблю тебя, — как эхо повторила она.

Кирилл коснулся губами ее лба. Она легко вздохнула, отстранилась и огляделась.

— Как у тебя всегда чисто! — заметила Марика и села на маленький диван, застеленный покрывалом в черно-розовую мелкую шашечку. — И покрывало такое красивое, и вся комната в эмовском стиле.

— Конечно! — нахмурился он. — Не буду же я жить так, как живут мои родители! Квартира запущена, без ремонта уже десять лет! Я везде убираю периодически, но бесполезно! Мать раньше пыталась хоть как-то поддерживать порядок, но, знаешь, мне кажется, что ей со временем стало все равно. И она махнула рукой и на хозяйство, и на то, что отец пьет, да и на себя в конечном итоге. Ходит на работу, как заведенная, а в выходные или во дворе с соседками сидит, или весь день у телевизора, сериалы смотрит. Я уж ее и не трогаю. Когда она все эти мыльные оперы просматривает, у нее вид такой отстраненный и даже счастливый. Но меня она любит по-своему. Это покрывало она, кстати, мне подарила на день рождения. Ездила к брату в Москву на два дня и оттуда привезла.

— Просто угадала, — заметила Марика. — Такое черно-розовое, как и все в твоей комнате. У меня сразу настроение другое, когда я к тебе прихожу.

— Не угадала, — тихо засмеялся Кирилл, — а я попросил купить что-нибудь такого типа на диван. И подходящий материал для штор маманька тоже привезла. Я ей объяснил, что мне примерно нужно. Хорошо, что после отъезда брата вся комната принадлежит мне! И я могу делать что захочу. Я же тебе рассказывал, что все лето работал. Вот и смог обставить и переделать комнату по своему вкусу. Тебе, правда, нравится?

— Конечно! — ответила Марика. — у тебя очень мило.

Она взяла белого мохнатого мишку, лежавшего возле двух подушечек в виде розовых плюшевых сердец, и прижала его к себе. Кирилл придвинулся, не сводя с нее глаз. Марика посмотрела на противоположную стену. На серебристо-белых новеньких обоях четко чернели рамки с фотографиями. Это были их совместные снимки.

— Ой, а это что? — удивленно воскликнула Марика, заметив над письменным столом рамку в виде большого красного сердца. — Я это не видела!