– Нет-нет-нет!.. – быстро говорила она, пока ассистенты наряжали ту или иную модель, словно большую куклу. – Ожерелье надето задом наперед, а пояс – вверх ногами. Поправьте все как можно скорее!

И прежде чем ассистенты успевали отреагировать, Дженни сама бросалась исправлять промахи. Удовлетворенно кивнув, она двигалась дальше, переходя к следующей манекенщице, которую облачали в полупрозрачное кружевное платье. Молнию в нем установить забыли, и теперь ассистенты зашивали его «на живую нитку» прямо на девушке, которая стоически переносила привычную операцию. Из-за спешки подобные инциденты случались частенько, хотя, по замыслу Филдстона и Дженни, это платье должно было стать изюминкой сегодняшней программы. Сквозь тончайшее кружево просматривались и обнаженные груди манекенщицы, и все ее тело – за исключением самых интимных мест, приличия ради закрытых узенькими трусиками-бикини телесного цвета. Сначала Дэвид подумывал сделать платье немного скромнее, но Дженни уверила его, что на дворе семьдесят пятый год и что публика давно готова видеть груди и «все остальное» хотя бы на модельном подиуме. Руди Гейнрайх пришел к подобному умозаключению почти одновременно с Дженни, и его дерзкие, чувственные модели имели невероятный успех. Журнал «Вог» публиковал фотографии девушек с обнаженной грудью уже больше десятка лет – с тех пор как в 1963 году его главным редактором стала Диана Вриланд.

Дженни подражала Диане, считала ее своим кумиром. Одиннадцать лет назад, осознав после окончания парсонсовской Школы дизайна, что не может и не хочет работать на Седьмой авеню[1], Дженни устроилась в «Вог» курьером. Довольно скоро она, однако, сделалась хранительницей так называемого Модного шкафа. Представлял он собой на самом деле довольно большую комнату без окон, где хранились совершенно сказочные платья и костюмы, и для молодой девушки, с детства влюбленной в мир моды, было настоящим счастьем заведовать всем этим богатством. Дженни принимала на хранение новые, сногсшибательные наряды, выдавала платья для фотосессий, смотрела, как колдуют над манекенщицами фотографы, добиваясь самого лучшего, эффектного и выигрышного ракурса, и даже осмеливалась давать им советы, часто довольно дельные. Видимо, именно страсть, с которой она относилась к своим обязанностям, и привлекла к ней внимание знаменитой миссис Вриланд. Очень скоро юная курьерша стала основным художественным консультантом главного редактора, что, впрочем, не мешало Дженни и дальше работать с гардеробом Модного шкафа, хотя она и обзавелась помощницей.

Диану Вриланд Дженни боготворила с первого своего дня в «Вог», однако, не проработав в журнале пяти лет, неожиданно решила уйти. Коллеги в один голос твердили, что она сошла с ума и что другой такой работы нигде не найдет, но Дженни оставалась непреклонной. Ей хотелось создать свой бизнес, чтобы консультировать модельеров и организовывать собственные модные фотосессии. Поддержала ее решение только миссис Вриланд. В беседе с глазу на глаз она сказала, что Дженни поступает совершенно правильно и что ее несомненно ждет большой успех. Дженни удивилась этим словам, однако еще сильнее поразилась, когда вскоре после ее ухода Диана Вриланд сама покинула «Вог» и сделалась ведущим консультантом в Институте костюма при музее «Метрополитен». Сейчас, впрочем, Диана ожидала в концертном зале отеля начала показа новой коллекции Дэвида Филдстона. В этом, однако, не было ничего удивительного, поскольку она до сих пор относилась к Дженни и ее работе очень внимательно и по-доброму, а та платила бывшей начальнице преданной дружбой и высоко ценила ее мнение. Диана была очень талантливой женщиной – Дженни поняла это, еще когда работала в «Вог». Она многому научилась у миссис Вриланд и даже брала с нее пример, что, впрочем, не мешало Дженни иметь свой собственный, не похожий ни на чей другой стиль.

Как хороший кукловод, которого никто не должен видеть, когда он, находясь за сценой, дергает за ниточки, Дженни с ног до головы одевалась во все черное. Ее темные, блестящие волосы свободно падали на плечи, оттеняя матовую бледность лица, почти не тронутого косметикой. Большие синие глаза Дженни казались огромными и мечтательно-отрешенными, но это впечатление было обманчивым, ибо ни одной мелочи она никогда не упускала. Даже сейчас, когда большинство манекенщиц были полностью одеты и готовы к показу, Дженни продолжала следить за ними словно ястреб, и допусти кто-то из гримеров, стилистов или костюмеров хоть малейшую оплошность – эта ошибка обязательно была бы тут же замечена и исправлена.

Но сегодня, кажется, все шло хорошо. Заиграла музыка (Дженни сама выбрала для открытия композицию «Битлз», чтобы создать непринужденную, спокойную атмосферу), и шум голосов в зале мгновенно стих, словно публика затаила дыхание. Коллекция Филдстона предназначалась для осеннего сезона, до которого оставалось еще больше полугода, но в мире высокой моды обычно готовили модели заранее, чтобы магазины могли заказать понравившиеся образцы уже сейчас, поэтому никого в зале не волновало, что на дворе февраль и что в Нью-Йорке идет снег. Сегодня в отеле «Пьер» собрались исключительно профессионалы, привыкшие размещать заказы за несколько месяцев до начала сезона продаж.

Стоя за кулисами, Дженни смотрела, как выстроившиеся в длинную очередь манекенщицы готовятся каждая к своему выходу. Сама она почти не уступала им ростом, разве что девушки были в туфлях на высоких каблуках, а Дженни – нет. Гибкая, стройная, пропорционально сложенная, она выглядела великолепно, однако, постоянно вращаясь в мире моды, предпочитала оставаться за сценой, чтобы оттуда приводить в действие ту хитрую механику, которую журналисты столь непринужденно именовали осенним показом.

Режиссер дефиле сделал Дженни знак, и она кивнула.

– Ну, с богом… Поехали! – скомандовала она, и первая, самая красивая манекенщица, отодвинув плечом черный бархатный занавес, ступила на обшитый блестящей листовой медью подиум, который тянулся через весь зал. На таком покрытии было легко поскользнуться, и Дженни шепотом напоминала девушкам о необходимости соблюдать осторожность: падения время от времени случались и порой заканчивались переломом лодыжки. Главная проблема, однако, состояла не в скользком покрытии и не в том, что большинство манекенщиц выходили на подиум в туфлях на каблуках в шесть или даже семь дюймов, а в том, что сами туфли, столь красивые и элегантные на снимках и на телеэкранах, были безразмерными технологическими прототипами – «болванками», на сленге модельеров. На ноге они сидели не слишком надежно, поэтому девушки проявляли чудеса профессионализма, чтобы их походка выглядела изящной и непринужденной. Особую опасность таила остановка в конце подиума – в этой точке манекенщице следовало на мгновение замереть, скрестив ноги, а затем повернуться через плечо, чтобы двигаться в обратном направлении. Бывало, девушки даже падали в публику, но показ не останавливался – как и в шоу-бизнесе, в мире моды действовал жестокий закон: представление должно продолжаться во что бы то ни стало.

– Пошла!.. Пошла!.. – командовала Дженни каждой выходящей на подиум манекенщице после того, как окидывала ее последним внимательным взглядом и что-то поправляла, одергивала, перекладывала небрежно уложенную пройму или отворот. Между тем после первого прохода девушки возвращались в гримерную, где ассистенты помогали им спешно сбросить одно платье и надеть другое. Дэвид Филдстон наблюдал за этим процессом из угла гримерной и, судя по его напряженной фигуре, сильно волновался. Впрочем, взрывы аплодисментов в зале свидетельствовали, что показ идет хорошо и что новые предложения кутюрье производят весьма благоприятное впечатление. Филдстон действительно создал очень красивую осеннюю коллекцию, в которую Дженни удалось внести свой вклад. Например, еще на первом этапе работы она забраковала несколько образцов, показавшихся ей бесперспективными, хотя самому Дэвиду они представлялись весьма многообещающими, чуть ли не гвоздем грядущего сезона. Со своей стороны, Дженни сделала ряд предложений, которые Филдстон поначалу принял в штыки, однако в итоге признал свою неправоту. Так бывало достаточно часто – при всем своем таланте Дэвид не умел воспринять кое-какие ее оригинальные, дерзкие, подчас экстравагантные идеи, что называется, «с лёта». К счастью, ему хватало терпения и такта, а также мудрости, чтобы как следует поразмыслить над ними, а не отметать с порога, к тому же он платил Дженни именно за то, что она находила для него новые, нетривиальные ходы. А в девяноста девяти случаях из ста идеи Дженни работали, и работали прекрасно, так что Филдстону было не на что жаловаться. Казалось, само небо послало ему консультанта с практически безупречным художественным вкусом и чутьем.