полноправно заполняет собой все пространство. Кажущийся далеким гул борьбы непокорного города вызывает здесь искреннее удивление. Каждый раз не уставая этому удивляться, я незаметно

для себя доходил до дома и поднимался в комнату, где меня встречали те же сумрак и тишина.

Комнатушка моя была устроена таким замысловатым образом, что единственным местом, где можно было протянуть ноги, не сгибаясь в других конечностях, была кровать. Благодаря этому своему свойству она пользовалась несомненным преимуществом перед другими местами моей обители. Ложившись так, не разоблачившись, я устремлял невидящий в темноте взгляд на часы, что висели напротив. От времени укрыться невозможно, и если ты не видишь часы — ты их обязательно слышишь. Вот и я будто слышал их тикающий голос: «Ma che vergogna, meschino studente, straniero noioso! Mente altri si divertono, tu stai a letto, un miserabile immigrato, e stai perdendo il mio tempo prezioso!»1.

И вот однажды, в очередной раз выслушав эту, местами непонятную, но все равно довольно обидную реплику, я положил, что так продолжаться не может. Восстав, я переместился в ванную.

Я забыл упомянуть, что вместе с комнатой внаём мне в качестве бонуса досталась личная ванная — у хозяйки была своя. Оба мы таким образом имели счастливую возможность пользоваться абсолютной приватностью и «душевным» спокойствием — тебя никто не потревожит в минуту задумчивости, нередко посещающую мыслящего человека в такого рода помещениях. Так вот, в этой самой ванной комнате, довольно просторной, помимо известных мне предметов находилось биде, о предназначении которого, я имел тогда довольно смутные представления.

Несмотря на приватность, оставаться подолгу в ванной без особой причины все же было странно — не только по общепринятым нормам (умный человек на них плюет2), но и по моему личному, внутреннему убеждению. В комнату с говорящими часами мне возвращаться не хотелось. Поэтому, чтобы оправдать своё неприлично продолжительное отсутствие, необходимо было придумать какую-нибудь хоть немного приличную деятельность. Дабы не залезать каждый раз в душ и не начищать без конца зубы, я придумал нечто, что можно было бы охарактеризовать как «парение ног в биде». И что вы думаете — попробовав однажды, я возблагодарил небо, пославшее мне столь удачную мысль!

Следует, однако, пояснить принцип этого занятия. Одолжив старинное кресло из гостиной своей хозяйки, я располагался в нем поудобнее и опускал ноги в биде, предварительное наполненное до краев самой горячей водой, которой располагало миланское ЖКХ. С этого момента начиналось нечто таинственное и трудно постигаемое.

Окутанный горячими испарениями, я терял всякую связь с внешним миром, и время, этот вечный бич мечтательных натур, наконец теряло надо мной свою власть. Город снаружи почтительно замирал и обращался в темные, погруженные в безмолвие очертания; квартира за дверью ванной вместе с ее немногочисленными обитателями превращалась в непроглядный, почти осязаемый мрак. И лишь тусклый свет старинной лампы в моей ванной оставался единственным источником жизни в этом огромном, безжизненном мире. Иногда мне казалось, что если моя хозяйка случайно зайдет в этот момент внутрь ванной комнаты, озадаченная необычайно повышенной влажностью своей квартиры по ночам, она, как фаустовский дух, спросит с коварной улыбкой: «Wer ruft mir?!»3.

Погруженный в размышления о призрачности сущего, я наблюдал, как пальцы на ногах, оставленных мною в бурлящей воде, в какой-то момент отказывались шевелиться. Меня это почему-то забавляло и я, ничего не предпринимая, ждал, пока откажется шевелиться вся нога. Несмотря на мое упорство, достойное маркиза Де Сада, этого почему-то не случалось, зато ноги становились такого цвета, что начинали напоминать раков из моего детства, которых мы с деревенскими пацанами ловили в кристальной воде нашей речки, а затем варили.

Однако этот эксперимент, страшно увлекавший меня, никогда не удавалось довести до конца: видимо, в какой-то момент в доме заканчивалась горячая вода и из крана начинала литься холодная. Опухшие ноги этого не чувствовали — я понимал это по постепенному рeдению пара вокруг себя. Побеждённый, но не сломленный, я вынимал их из биде. Напрочь глухие к благородству моего жеста и как будто мне в отместку, ноги неожиданно отказывались меня держать. Делая вид, что мне это, по сути, безразлично, без их помощи я кое-как выползал из ванной в направлении своей комнаты. К счастью, единственными зрителями окончания моих бальнеопроцедур были бодрствующие в этот час коты хозяйки. Оба взирали на меня молча и бесстрастно.

После, лежа в полуобморочном состоянии в гробовой тьме своей комнаты, я чувствовал, как жизнь медленно, но верно возвращается в мои многострадальные ноги, вновь наполняя их способностью шевелиться и, самое главное, повиноваться мне. Завтра на рассвете они как ни в чем не бывало вновь понесут меня к первой паре и посадят за парту. Я лежал и думал, что по возвращении со скучной учебы я непременно снова погружу свои две бедовые в дымящееся биде и опять, как прежде, буду глядеть на них и вспоминать родную речку, раков и пацанов.

Возвращайся, русский!

Одним из красивейших мест итальянского севера по праву считается озеро Комо. Расположено оно на стыке Паданской равнины и Альпийских предгорий. Всего какой-нибудь час езды из шумного и пыльного Милана, и ты оказываешься в другом мире. Вода цвета неба окаймляется тонущими в зелени берегами и разбросанными по ним живописными виллами. Наверно, самая живописная из них — вилла Бальбьянелло. Находится она в глубине озера, никакой поезд до нее не доедет. Приходится пересаживаться на автобус, который с ветерком и визгом давно отработавших свое шин донесет тебя до места по дороге, проложенной между горными утесами и водами озера. Назвать эту дорогу дорóгой, конечно, опрометчиво. Несмотря на предполагаемое двустороннее движение, сказать, что в некоторых местах автомобили проходят «впритирку» — не сказать ничего. Когда же несется автобус, встречным машинам лучше вплотную прижаться к обочине и притвориться припаркованными. Самим же счастливым обладателям личных авто можно посоветовать только зажмурить глаза и смиренно ждать своей участи. Автобус их обычно милует, однако каждый раз напоминает, что счастье — штука относительная.

Ну, вот вы и добрались. Местечко называется Ленно. От красоты пейзажей, расстилающихся во все стороны света, перехватывает дыхание. И если вам скажут, что именно в этих благословенных местах был расстрелян главный фашист Италии — суровый Муссолини, вы поверите, только открыв дома Википедию.

Вот тут начинается довольно затянутая, прозаичная, но зато безупречно правдивая история, не обещающая читателю ничего, кроме разочарования в человеческой природе. Разочаровываться будем с вами вместе, поскольку речь пойдет не обо мне, а