А когда в Киеве смута поднялась против Изяслава, решил Рогдай со товарищи в Новгород уехать. Собралось их пара десятков мужей, все сторонники дедовской веры, кто с семьей, а кто сам, бобылем. Да и сам князь поспешил из стольного града, подальше от гнева народного, – так и поделом ему.

С купцами ехали, пока в Новгород добрались. По дороге пару раз от разбойников отбивались – тут-то и проверили Белян и Сивел отцовскую выучку. Ничего, только потом Сивелу все снился мужик, которого он зарубил топором, – первый поверженный враг. Сивел поведал про то Беляну.

– Нужно отца уведомить да жертву сотворить, – отвечал тот.

Отец хмыкнул, но потом неожиданно стал серьезен. Как раз проезжали негустой дубравой. Отец высмотрел поляну. Немного отстали от обоза. Братья развели костер и воздали жертвы Перуну – подстреленную куропатку и булавку для плаща. Затем развеяли пепел, окропили кровью землю, пошептали молитвы Вию – чтоб душа убиенного ворога не нашла их больше.

– Слышь, Белян, а ты как спишь? – приставал к брату Сивел.

Тот хмыкнул, пожал плечами:

– Не знаю – вечером лег, утром встал – ничего не снится, хвала богам.

Больше братья про то не говорили. Но Сивелу убитые враги во сне с той поры не приходили.

А вот девки в снах шастали. Особливо одна. Сивел частенько поглядывал на соседскую телегу, где куталась в платки дочь боярина. Так и не узнал тогда, как девицу-то зовут.

А в Новгороде отец нашел друзей, помогли дом поставить – зажили вольготнее, хвала богам. Жертву большую сотворили. Братья в малую дружину, к князю новгородскому Глебу Святославичу на службу поступили – уже не отроками, мужами. Новгородцы на них сначала косо смотрели, но братья быстро расположили к себе соратников по оружию – Белян своим спокойным нравом, а Сивел поначалу остерегся задираться.

Рогдай же подрядился к купцам местным в охрану. Далеко не уходил – на Ладогу, на Неву на лодьях плавал. На юг, в лесные поселенья ездил. Мать все ворчала, глядя, как все мужчины из дому уходят. Тосковала, но что тут поделаешь – сыновья все в отца пошли – крепкие, до ратного дела пригожие. А ее судьба женская – очаг беречь, за хозяйством присматривать, домашним богам подношения не забывать делать.

Но только и здесь, в Новгороде, христиане по наущению греков начали притеснять тех, кто старым богам подношения делал. По соседним лесам, где священные поляны, дубы повырубали, идолов оскверняли. Князь Глеб наказал всей дружине креститься непременно, знак серебряный на груди носить. А как чужую веру принять, когда сызмальства свои боги дороже? Пращуров боги не оставляли, так и сейчас за богов старых заступиться нужно.

Братья явно не показывали, что за старую веру стоят, – отец наказал. Змеевик тот серебряный на груди носили, чтобы не вышло чего.

Проснулись поздним утром, судя по солнцу. Проснулись с неохотой, но вспомнили, что за день сегодня, и подобрались. Молча поели и стали собираться в детинец. Долго напяливали на себя стеганые рубахи, кольчуги, наплечья. Аж взопрели. Но лучше сейчас попотеть, чем потом получить удар в незащищенный живот.

– Ну, отец, мы пошли, – сказал Белян.

– Идите, сынки, да постойте за веру отцов наших. Волхвы всю ночь замаливали богов, они нас не оставят.

– Прощай, отец. Мать не оставляй, оборони, если что.

– Обороню, обороню, – хмыкнул Рогдай. —

Я и сам еще не разучился меч в руках держать… Топайте уже. Да не лезьте на рожон. С оглядкой. Ты, Белян, за Сивелом присмотри, чтоб он свой норов особо не проявлял.

* * *

День у братьев в детинце прошел весь в хлопотах и разговорах с товарищами. К кому просто подходили поговорить – все, мол, как договаривались… Кого-то приходилось еще увещевать. К вечеру ноги гудели и ныли, а кошель с серебром почти опустел.

Белян как-то устало заметил:

– Сивка, слышь, а? Владыка-то мотается, видел? Не к добру…

– Да пусть себе бегает. Много не набегает. Время его настало.

– А если послухи обнос сотворили?

– Припозднился ты со своими страхами, Белян. Теперь уж что будет, то будет. Нам не переиначить.

День догорал. Толпы богомольцев спешили в Святую Софию.

– Сивел, созывай наших помалу к воротам, – сказал Белян. – Видать, скоро начнется.

– Ладно, пошел я.

Дружинники собрались поодаль от главных ворот, когда ночь окончательно вступила в свои права. Пламя редких факелов, бряцание оружия, обмен фразами вполголоса. Заговорщики ждали сигнала.

– Вроде бы пора, а? – кряжистый воин в шишаке переминался с ноги на ногу.

– Не спеши пока, – крепкий муж Сыч в куртке с множеством нашитых стальных блях вгляделся в кромешный провал ворот, где стояли стражи.

И – ударил набат. Его ждали, но он все равно застал врасплох. Поднялся гвалт. На стенах кремля зажглись огни.

Крепкий муж Сыч взмахнул мечом:

– Приспело время, братья! За наших старых богов, за пращуров!

Дружинники вытащили мечи и топоры, бросились к воротам. Их встретили копьями.

– Руби крыжаков! – крепкий муж Сыч ринулся в жидкие ряды своих недавних товарищей. – Отворяй ворота, впущай народ! Не робей! С нами могучий Перун!

Звон разящих мечей и смертные стоны сраженных. Хрип, крики, топот. На стенах уже разгорелись поединки.

Со стражей справились как раз вовремя. Сзади набегали верные владыке дружинники, и было их много. Мятежники спешно пробились к воротам, открыли их. С воплями и визгом ворвалась в кремль. Но их встретил отряд латников.

Белян с Сивелом все-таки повернули с кучкой соратников и врубились в ряды христиан, чтобы хоть на какое-то время обеспечить тыл. Удары сыпались со всех сторон, высекая искры. Зарево пожара и множество вспыхнувших факелов превратили ночь в день. Общего строя никто не соблюдал, сеча распалась на отдельные группы.

– Держись, Сивел! – орал Белян, отражая удары и ворочая щитом. – С нами сам Лунь! Я узрел его белую голову!

– Опасись, Белян! Зри зорче!

Недолго с ними был Лунь… Краем глаза поймал Белян, как проворный дружинник проткнул старца копьем. Тот поник, ухватившись за древко. Открытый рот еще что-то сипел, но беззвучно. Зато трубно возликовал проворный дружинник:

– Наша взяла! Сломал я волчьи зубы! Круши волхвов!

Белян рванулся к нему сквозь гущу сражения. Он на инстинкте споро отражал удары и наносил сам, но все внимание сосредоточил на ликующем воине. Свалив очередную жертву, пробился-таки к нему и обрушил меч. Победный трубный клич оборвался. Воин грузно повалился на землю.

– Белян! – донесся голос младшего брата. – Пропали наши! Туго!

Белян оглянулся – да, им тут придется очень туго. Вот и крепкий муж Сыч. Белян подставил меч, в последний миг отведя нацеленное в Сивела копье: