– Рубись, братка, к воротам! Тут пропадем! Наших мало осталось! Старец Лунь сгинул!

К ним присоединилось еще с полдюжины воинов. Вместе стали продвигаться к воротам. Еле поспели – там уже ладились их закрывать. Прорвались в город, за стены, отбежали с полсотни шагов. Перевели дух. Всюду пылали дома, чад заволакивал улицы. Нарвский конец гудел пожаром, толпы людей пытались тушить его. Возникали короткие стычки, кровь чернела лужицами, в которых скользили ноги.

– А Преображенская-то горит! – радостно закричал Сивел.

– Зато Софийская цела! – мрачно окоротил брата Белян, утирая с лица кровь, смешанную с потом.

Показался отряд воинов в чешуйчатых доспехах. Они шли, наспех прилаживая щиты на руки.

– Гляди, латники вышли! К нам прут! Не совладать нам, а народ тушением занят.

– Пошли пробиваться на Торговую сторону! Там нам подмога будет! Бегом к Великому мосту!

Бросились вниз по Разваже-улице. К ним примыкали горожане, вооруженные чем попало. По дороге сталкивались со сторонниками креста, и яростные схватки ненадолго останавливали торопливый бег.

– Белян, что там на Великом?! Никак сеча идет! – Сивел мечом указал на мост.

– Тут во всем городе секутся! Не отставай!

Темные воды Волхова отражали дрожащие блики пожаров. Смутные лодки и купеческие суда темнели у причалов. Там – тоже суета. Купцы спешили спасти свое добро, лодки пытались отчалить от берега, сталкиваясь и вертясь на месте.

Прибывшие влились в сечу, с трудом различая своих и чужих.

Великий мост запрудила толпа. С ревом обрушивались удары на врагов веры. Тут не смотрели на старые знакомства и даже дружбу. С остервенением раскалывали черепа, воплями оглашая удачу.

Пот заливал глаза, руки отяжелели и с трудом ворочали тяжелый меч. Но толпа защитников Христа быстро редела, и Великий стал очищаться. Люди разбегались по Торговой стороне, скликая подмогу.

– Передохнем, Сивка! – Белян осек ретивого брата.

– После передохнем, братка! Гони скверну дальше! – Сивел помчался было догонять убегавших.

Тут раздался тревожный крик:

– С Софийской тысяцкий прет! Беда нам!

Братья оглянулись – на них спешным шагом двигалась толпа дружинников и горожан, вооруженных кто чем.

Волхвы заголосили, забегали, пытаясь организовать отпор тысяцкому с его войском. В руках метались деревянные идолы. Неистово звучали молитвы и заклинания. Навстречу тысяцкому двинулись оставшиеся еще в живых бойцы, и с ними сторонники старой веры. Застучали мечи о щиты и брони. Кровь полилась снова. Под натиском тысяцкого язычники стали отступать, теряя своих воинов. Волхвы бились в первых рядах, ярясь и призывая страшные кары на головы христиан.

Братья с трудом пробивались в первые ряды. Ширина моста не давала всем развернуться, задние ждали, когда им освободится место в сечи. Но силы были неравны, и Сивел с Беляном стали отступать, увлекаемые общим потоком.

– Нас отсекают! Отсекают с Торговой стороны!

Истеричный голос из задних рядов стал сигналом. Толпа дрогнула. Воины тысяцкого нажали.

И тут все побежали. А волхвы погибали за спиной от ударов мечей и топоров.

К Великому же мосту тесными толпами надвигались христиане. Вот они вольются в него – тогда конец всем.

Сивел крикнул брату:

– Успеть бы мост пробежать, а то сомнут – пикнуть не успеем!

– Нет нам подмоги! Обманул нас всех Лунь! Мало нас! Бежим, авось пробьемся!

Авось… Ноги сами понесли. Грудь надрывно гоняла воздух, которого становилось все меньше. Сердце билось у самого горла. Покореженные доспехи тянули к земле.

Братья только пробежали мост, как на него хлынули христиане. Часть их понеслась за убегающими по берегу идолопоклонниками, колотила отстающих по головам кольями и рогатинами. Кто-то из беглецов останавливался, поворачивался лицом к врагу и отчаянно отбивался, дорого продавая жизнь. Ночь оглашалась победными криками и хрипением жертв. Мольбы о пощаде тонули в гвалте и шуме погони.

– Стой, Сивка! – крикнул Белян. – Куда нам бежать?! Примем смерть как подобает!

– Погоди смерти искать! Еще уцелеем! Смотри, лодьи гостей чужеземных отплывают! Сиганем на одну из них!

Сивел оттеснил побитым щитом подскочившего к ним горожанина, огрел мечом. Мужик осел, страшно выпучив глаза, где бились отсветы пожаров.

Братья бросились к пристани. Купцы спешили отвалить на середину реки – подальше от гнева бойни. Доски гудели под тяжелыми сапогами, с воплями и свистом вдогонку неслась толпа, жаждущая крови.

– Сигай за мной, Белян! – Сивел прыгнул на палубу последнего отплывающего судна.

Белян помешкал, выбирая траекторию, тоже прыгнул – удачно. На ногах не удержался, но попал. Сивел уже стоял за бортом и прикрывал щитом человека, уцепившегося за край борта судорожными руками.

– Помогай, братка! – стонал Сивел, еле удерживая срывающегося в воду мелкого человечка.

Белян вскочил и выхватил барахтающегося мужичка. Чужое копье глухо звякнуло о щит и поникло к воде, не пройдя насквозь. Еще кто-то прыгнул к ним, но расстояние уже слишком велико, и несчастный сорвался в черные воды Волхова.

Толпа бесновалась на пристани, добивая последних бунтовщиков, и швыряла копья и камни в удаляющуюся лодью. Вдоль бортов выстроились люди со щитами и прикрывали гребцов, которые спешили увести судно на середину реки.

– Неужто спаслись, братка? – прохрипел Сивел, опускаясь на палубу в изнеможении.

– Кто его знает, братка! Зато дело наше не удалось спасти.

– Видать, волхвы наши богам не угодили. Крыж, значит, сильнее был.

Лодья выгребла на середину, стрежень подхватил ее. Гребцы перестали грести. Слюдяные фонари слабо выхватывали отдельные места палубы да товар, где попало сваленный в беспорядке.

– Однако это, никак, варяжская лодья, – отметил Сивел, чуть придя в себя.

– Так оно и есть, – Белян оглянулся по сторонам, – так оно и есть.

– Может, знакомца здесь встретим?

– Уже. Вон, смотри, вроде Олавка топчется. Зови его, мы с ним хорошо знакомы.

– Эй, Олавка, ходи сюда!

Кряжистый пожилой варяг в рогатом шлеме вразвалку подошел, ухмыльнулся в светлые усы:

– О, Сив! А я тебя не сразу признал. Хорош викинг. Рад тебя видеть у меня на судне.

– И я рад, Олавка! А это мой братка, Белян. Вот третьего не знаю. Как кличут тебя? – спросил Сивел у спасенного из воды мелкого мужичка, понуро сидящего на корточках.

– Меня-то? От роду был назван Ленок. Ну а теперь стал просто Лен. Вырос из Ленка.

– Стало быть, Ленок и будешь. Или тебе не по нраву дитятки прозвище? Так ты подрасти еще, мелкий.