Во-вторых, потому что в некотором смысле их даже радовало то, что труднопроходимая тропа отрезала их от мира и от жизни, от которой они предпочитали держаться подальше, как можно дальше. Как будто разбитая дорога была границей, даже уже не в пространстве, а во времени, способной защитить их от встрясок истории, которой они не могли управлять и которую к тому же не могли и не хотели понять.

Только дети, и то потому, что у них не было другого выхода, когда шли в школу в Бауту, должны были пройти пешком полтора километра до шоссе на Баракоа, чтобы там сесть в автобус, принадлежавший когда-то Грейхаундской корпорации (в двадцатых годах этот автобус, наверное, ездил по маршруту Калгари — Сент-Пол, Миннесота)[1]. Автобус, такой же разбитый, как и дорога, высаживал их у всегда свежевыкрашенных дверей ресторана «Китайский колокол».

Путь назад был более приятным. Обычно они возвращались с Хуаном Милагро, на менее древнем, времен Второй мировой, джипе, который увертывался от рытвин и колдобин и поднимал столб белой пыли, осыпая ею морской виноград, так что он в конце концов стал похож на растительность с какой-то невообразимой планеты.

Справедливо, чтобы это повествование тоже начиналось с ощущения опасности, раз уж история, которая здесь рассказывается, иногда любопытная и почти всегда запутанная, совпадает с моментом, когда ураган готовился обрушить свое неистовство на гаванские берега.

Очень мощный, говорили, ураган. Национальный центр ураганов во Флориде решил назвать его «Кэтрин». Поэтому этот рассказ будет правдивым рассказом о том, как на маленьком пляже люди переживали тот, казалось, бесконечный катаклизм. И эта книга начинается не только с фотографии, дома и дороги, но и с циклона.

Этот незабываемый и печально известный год был отмечен малым количеством радостных событий и бесчисленными несчастьями, которые он с собой принес. В том числе климатического порядка. Сначала тянулись долгие месяцы засухи, и тотальное отсутствие дождя наводило на мысль, что механизм, регулирующий движение туч и Земли, сломался. Только и разговоров было что о растрескавшейся земле, выжженных лесах и погибших, словно после опустошающего набега вредителей или серной бури, урожаях целых полей. До тех пор пока в один прекрасный день капризы погоды не переменились, и, как это всегда происходит, не переменились кардинально: теперь нескончаемые ливни заливали все и вся.

Циклоны не давали передышки. Они нагрянули раньше обычного, в начале августа. Едва один рассеивался над болотами Луизианы, можно было с уверенностью утверждать, что следующий уже собирается над просторами Атлантики. Выражениями, словно заимствованными из устрашающих предсказаний евангелистов, метеорологи говорили о небывалых временах, когда океанские воды чрезмерно нагреваются. Карибские острова, от Тринидада до Кубы, самого большого из них, терзали ураганные ветра и ливни. Порывы достигали трехсот километров в час, ветер сносил на своем пути не только деревья, животных и лодки, но и дома, здания и целые деревни.

И маленькие антильские реки выросли в четыре-пять раз, затопив поля и города. На Гаити, самом пострадавшем и обездоленном из островов, погибло около тысячи человек. Опасались, что остров Тортуга, бывший некогда прибежищем пиратов и буканьеров, исчезнет с навигационных карт.

Мамина почувствовала стеснение в груди, что она истолковала как предчувствие (Мамина имела чрезвычайно разнообразный, и роковой, опыт в области предчувствий), и просипела надтреснутым голосом, с трудом вырывавшимся из ее беззубого рта:

— Циклоны — как несчастья. — И после секундного раздумья со смехом, призванным, вероятно, не оставить предчувствию шансов, добавила: — Никогда не приходят поодиночке.

Наступила полночь, и часы в гостиной пробили четыре раза. Андреа, которая была тут же, рядом с Маминой, вздрогнула. Ее всегда заставали врасплох эти старинные, бьющие невпопад часы. Она на мгновенье застыла, прикинула, сколько должно быть времени на самом деле и сколько раз должны были пробить часы, и только потом подумала о том, что сказала Мамина, и несколько раз молча кивнула головой. Это была ее привычка вот так несколько раз кивнуть головой, прежде чем заговорить, словно она хотела таким образом подкрепить правдивость того, что собиралась сказать. Она вздохнула. Вздыхала она тоже часто и говорила, что жизнь уходит из человека со слезами и вздохами. И этот вздох служил не только для придания эффекта сказанному, это была декларация жизненной позиции:

— Проблема в том, моя дорогая, что в этот дом несчастья приходят и без циклонов.

Что можно было добавить после двух столь недвусмысленных заявлений? И они замолчали, даже не взглянув друг на друга. И каждая вновь услышала в голове удары часов и невеселую, резкую фразу, сказанную собеседницей.

Они ловко связывали кресла на террасе между собой и привязывали их к оконным решеткам крепкими узлами, которым могли бы позавидовать многие моряки. Слишком много лет циклонов, узлов и канатов. Время от времени они с недоверием поглядывали на вечернее небо. И убеждались, что их опасения не напрасны.

Небо было темным, красным, низкие, грозные тучи плыли по нему как стая гигантских птиц. Казалось, что тучи, выстроенные в боевом порядке, пытаются взбаламутить море, но безуспешно. Несмотря на тучи, море было спокойно тем ложным спокойствием, которое так хорошо знакомо всем жителям побережья. Время от времени налетал бестолковый шквальный ветер. Первые ветры перед бурей не пригибали к земле казуарины и морской виноград и не рассеивали зной, а, наоборот, поддавали жару, словно раздувая раскаленные угли. Невозможно было угадать, в какой точке земли или ада зарождались эти горячие шквалы, долетавшие сюда «как волчий вой». Полковник-Садовник, который в жизни не видел волка и уж тем более не слышал его воя, всегда говорил о «волках» когда ветер свистел в крыше дома.

Незадолго до прихода циклона жара становилась невыносимой и гораздо более влажной. От моря исходил привычный запах дохлой рыбы. И поскольку в той некрасивой бухте или в той стране (которую кому-то пришло в голову назвать Кубой) всегда находилось место самому худшему, циклонам предшествовали брызжущие кипятком дожди, капли которых, как крошечные искры, обжигали, попадая на кожу. Москиты и комары окончательно заполоняли пляж, видимо стремясь воспользоваться этим последним моментом, словно знали, что, когда поднимется настоящий ураган, он сметет и их.

Мамина снова сказала:

— Ненавижу циклоны и несчастья. Представляешь, до чего я наивна, в мои-то годы.